"Н.А.Тэффи. Распутин (из книги 'Воспоминания') " - читать интересную книгу автора

масленые пряди своих волос.
- А у вас здесь грех один. У вас молиться нельзя. Тяжело это, когда
молиться нельзя. Ох, тяжело.
И опять озабоченно всех оглядел, прямо в лицо, прямо в глаза. Нас
познакомили, причем (как, очевидно, уж" условились товарищи по перу) меня
ему не назвали.
Посмотрел на меня внимательно - словно подумал, "из каких-таких".
Настроение было скучно - напряженное, никому не нужное.
Что-то в манере Распутина - это пи беспокойство, забота ли о том, чтобы
слова его понравились, - показывало, что он как будто знает, с кем имеет
дело, что кто-то, пожалуй, выдал нас, и он себя чувствует окруженным
"врагами-журналистами" и будет позировать в качестве старца и молитвенника.
От журналистов он, говорят, действительно много претерпел. Сплошь и
рядом появлялись в газетах заметки с разными лукавыми намеками. Писали, что
Распутин в тесном кругу друзей, подвыпив, рассказывал много интересного о
жизни весьма высокопоставленных лиц. Была ли это правда или просто газетная
сенсация - не знаю. Но знаю, что у Распутина была двойная охрана. Одна, с
его ведома, охраняла от покушений на его жизнь. Другая, от него тайная,
следила, с кем он водится и не болтает ли лишнего, подмечала и доносила куда
следует. Думаю, что кому-то хотелось престиж Распутина при дворе подорвать.
Он был чуткий, звериным нюхом чуял, что окружен, и, не зная, где враг,
шарил глазами, искал осторожно, исподтишка, весь начеку...
Настроение моих друзей передалось и мне. Стало скучно и как-то неловко
сидеть в незнакомом доме и слушать, как мучительно выдавливает из себя
Распутин никому не нужные душеспасительные фразы. Точно экзамен держит и
боится провраться.
Захотелось домой.
Розанов встал, отвел меня в сторону и сказал потихоньку:
- Весь расчет на обед. Может быть, он еще развернется, Мы с хозяином
уже условились: вас он посадит рядом. А мы около вас. Вы его разговорите. С
нами он так говорить не станет - он любит дам. Непременно затроньте
эротические темы. Тут он будет интересен, тут надо его послушать. Это может
выйти любопытнейший разговор.
Розанов вообще с каждым человеком эротические темы считал за
любопытнейшие, поэтому я вполне поняла его особый острый интерес к такому
разговору с Распутиным. Ведь чего только про Распутина не говорили: и
гипнотизер, и магнитизер, и хлыст, и сатир, и святой, и бесноватый.
- Хорошо, - сказала я. - Попробую поговорить.
Обернувшись, встретила два острых, как шпильки, взгляда. Распутина,
видимо, обеспокоила наша тайная беседа с Розановым.
Задергал плечом и отвернулся.
Пригласили к столу.
Меня посадили на угол. Слева - Розанов и Измайлов. Справа - Распутин.
Кроме нас за столом оказалось еще человек двенадцать гостей: какая-то
важного вида старуха, про которую мне шепнули: "Это та, что постоянно при
нем". Какой-то озабоченный господин, который торопливо усадил по другую руку
Распутина молодую красивую и очень разряженную (во всем шикарном) даму с
неподходящим к туалету убитым, безнадежным выражением лица. В конце стола
поместились какие-то странные музыканты - с гитарой, с гармонией и с бубном,
точно на деревенской свадьбе.