"Уильям Мейкпис Теккерей. Ревекка и Ровена" - читать интересную книгу автора

отличный рубин точно таких же размеров, что стеклышко в кольце Ревекки; но
всегда потом говорил, что охотнее получил бы ее самое, чем десять тысяч
фунтов; и очень возможно, ибо всем было известно, что за нею большое
приданое.
Однако без конца оттягивать было невозможно; и вот на большом семейном
совете, состоявшемся на Пасху, Ревекке было приказано выбрать себе мужа из
числа присутствующих; причем тетки подчеркнули, что отец еще очень к ней
снисходителен, позволяя ей выбирать. Одна из теток принадлежала к фракции
Соломона, другая стояла за Симона, а третья, весьма почтенная старуха, глава
семьи ста сорока четырех лет от роду, грозила проклясть ее и отринуть, если
она не выйдет замуж в течение месяца. Все убранные драгоценностями головы
собравшихся старух, все бороды родичей тряслись от гнева, - страшное, должно
быть, было зрелище.
Итак, Ревекке пришлось что-то сказать.
- Родичи! - произнесла она, бледнея. - Когда принц Боабдил просил моей
руки, я сказала вам, что вступлю в брак только с человеком одной со мной
веры.
- Она перешла в турецкую веру! - закричали дамы. - Захотела стать
принцессой и приняла магометанство! - взревели раввины.
- Ну, ладно, ладно, - сказал Исаак довольно мирным тоном. - Давайте
выслушаем бедную девочку. Ты решила выйти за Его Королевское Высочество,
так, что ли, Ревекка?
Раввины вновь испустили крик, - они вопили, тараторили и
жестикулировали, разъяренные потерей столь лакомого куска; женщины тоже
рассвирепели при мысли, что она будет над ними королевой, как некая вторая
Есфирь.
- Тише! - крикнул Исаак. - Дайте же ей сказать. Говори, Ревекка,
говори, моя умница.
Ревекка стояла бледная как полотно. Она сложила руки на груди и
нащупала там кольцо. Затем она взглянула на собравшихся и на Исаака.
- Отец, - произнесла она тихим, но твердым голосом, - я не твоей веры,
но и не той, что принц Боабдил, - я его веры.
- Его? Да кого же? Говори, во имя Моисея! - воскликнул Исаак.
Ревекка прижала руки к бьющемуся сердцу и бесстрашно оглядела собрание.
- Моего дорогого спасителя, - сказала она, - того, кто спас мне жизнь, а
тебе - честь. Я не могу принадлежать ему, но никому другому принадлежать не
буду. Раздай мои деньги родичам, - ведь их-то они и жаждут. Берите же
презренный металл - ты, Симон, и ты, Соломон, и вы, Джонас и Иоханаан;
берите их и делите между собой, а меня оставьте. Никогда я не буду вашей,
повторяю - никогда. Неужели, увидев и услышав его, увидев его раненым, на
ложе страдания, и грозным в бою (при этих словах глаза ее то туманились, то
сверкали) - неужели я могу стать подругой таких, как вы? Уходите. Оставьте
меня. Я среди вас чужая. Я люблю его, люблю. Судьба разлучила нас, - много,
много миль нас разделяют. Я знаю, что мы едва ли увидимся. Но я люблю его и
благословляю навеки. Да, навеки. Я молюсь за него. Я верую, как он. Да, я
твоей веры, Уилфрид, Уилфрид! Нет у меня больше родных. Я - христианка.
Тут среди собравшихся поднялось такое столпотворение, какое тщетно
пыталось бы изобразить мое слабое перо. Со старым Исааком случился припадок,
но никто не обратил на него внимания. Стоны, проклятия, крики мужчин и визг
женщин слились в такой шум, который устрашил бы любое сердце, менее твердое,