"Уильям Мейкпис Теккерей. Размышления по поводу истории разбойников" - читать интересную книгу автора

вечер, когда посетители разошлись, тетушка Маклейна, простодушная и добрая
особа, которая осталась в камере, дабы побеседовать со своим многообещающим
племянником и почитать ему, сказала (очевидно, для того, чтобы побудить его
облегчить душу раскаянием): "Друг мой, что говорили тебе эти лорды? Ты
прежде имел дело с кем-нибудь из них?" Скажем, к слову, что и сам Хорее
Уолпол, столь забавно рассказывающий о Маклейне, повстречавшись с ним
однажды на большой дороге, был ограблен им. Причем равнодушие - я чуть было
не написал благодушие, - проявляемое в подобных случаях героем и жертвой, -
одна из любопытнейших черт той картины, которую рисуют нам рассказы об
английских разбойниках.
В 1733 году Уильям Гордон был осужден за то, что в один из февральских
вечеров (приблизительно в тот час, когда в 1833 году обедают) ограбил на
дороге между Кенсингтоном и Найтсбриджем некоего джентльмена по имени
Фрэнсис Питере, путешествовавшего в собственной, карете. Гордон постучал в
окно кареты, и дочь мистера Питерса опустила стекло; затем последовало
обычное требование, и в окно были переданы кошелек, кольца и часы. Старый
джентльмен не проявлял недовольства, покуда Гордон, побуждаемый скорее
прихотью, чем жадностью, не сорвал у него с головы парик и шляпу. "После
чего, - заявил мистер Питерс (мы цитируем его показания на суде), - я укорил
его за этот поступок. Сказал, что он не совместим с поведением людей его
профессии и подвергает опасности мое здоровье, ибо погода стоит весьма
холодная". Пока они вели этот спор, к ним подошел какой-то прохожий, держа в
руке свечу в фонаре, и безучастно оглядел пострадавших: мистера Питерса с
дочерью, лакея и кучера, - иными словами, там было уже четверо мужчин,
которые могли бы схватить грабителя в то время, как леди криками призывала
бы на помощь. Грабитель между тем отъехал прочь, не ускакал, а именно
отъехал, не далее одного питейного заведения в Кенсингтоне, в кухне которого
он появился, восседая в седле en cavalier {Лихо (франц.).}, и при этом,
разумеется, нисколько не напоминая chevalier de la triste figure {Рыцаря
печального образа (франц.).} - того офранцуженного Флорианом Дон-Кихота,
который смотрит на нас с титульной страницы, - наоборот он весело смеялся и
был в отменнейшем расположении духа, в то время как на голове у него
красовалось целых две шляпы, из коих верхняя, принадлежавшая старому
джентльмену, была обвязана крепом, что, возможно, придавало нашему
весельчаку некоторое сходство с Листоном, оплакивающим преждевременную
кончину Салли Стоке. Добавим к этому, что Гордон носил белый плащ и красный
сюртук; и как только рука могла подняться, чтобы казнить такого молодца?
Известны тысячи случаев, и все они засвидетельствованы заслуживающими
доверия очевидцами (иначе кто поверил бы, что такое возможно?), когда
один-единственный всадник останавливал карету, полную пассажиров, которые
покорно вручали ему свое имущество. Заметим к слову, что малодушие последних
нельзя оправдать даже неожиданностью нападения, ибо в ту пору не
существовало человека, который, отправляясь в путь, не предугадывал бы
вероятности, - да что там! - даже неизбежности подобной встречи на дороге.
Линкольнширский скотовод прежде, чем запечатлеть прощальный поцелуй на
упитанной мордашке своего отпрыска, составлял завещание, почитая это
необходимой мерой предосторожности для человека, едущего в Лондон. Причем
разбой и поношение от какого-нибудь одиночки грабителя терпели не одни
только купцы и горожане, но нередко даже знатные господа, путешествующие под
охраной вооруженных слуг.