"Уильям Мейкпис Теккерей. Модная сочинительница" - читать интересную книгу автора

"Жертва Вюртемберга", "Ольга, или Дочь Самодержца" (великолепное заглавие!),
"Анри, или Рим в девятнадцатом столетии". Вообращаю, что это будет за книга
и какой прелестный отзыв о ней появится в газете Тимсона.
"Анри" - сочинение леди Фламмери! Анри! Кто бы это мог быть? Нам
рассказали под строжайшим секретом, что талантливая и одаренная Сафо нашего
полушария открыла некоторые любопытные подробности в жизни некоего молодого
шевалье, появление которого в Риме так встревожило двор Тю-ль-ри. Анри де
Б-рд-о находится в том возрасте, когда стрелы юного бога попадают в цель с
роковой, точностью; и если маркиза делли Шпинати (чей портрет наша милая
сочинительница нарисовала столь же высокородной рукой) и в самом деле так
хороша, как об этом говорится, а все, кто вращается в избранных кругах
Вечного города, утверждают, что это так, не удивительно, что она произвела
такое впечатление на принца (Verbum sat {Сокр. от verbum sat sapienti -
мудрому достаточно слова (лат.).}). Мы слышали, что несколько экземпляров
книги еще не распроданы. Предприимчивые издатели Соуп и Дидл объявили о
выходе в свет еще нескольких творений, принадлежащих тому же
непревзойденному перу".

Такая заметка, набранная петитом, появляется в газете рядом с
какой-нибудь скромной рекламой медвежьего сала или сообщением о
необыкновенной дешевизне листового железа в Корнхилле. И вот через
три-четыре дня мой милый Тимсон, которого за это время успели пригласить на
обед, помещает от своего имени и печатает самым крупным шрифтом заметку
следующего содержания:
"Анри" - сочинение леди Фламмери.
Еще один прелестный неувядаемый цветок, из тех, что леди Фанни Фламмери
непрестанно рассыпает на нашем пути. Произведение проникновенно и язвительно
в одно и то же время; правдиво и страстно. Трудно решить, что более пленяет
нас: поистине мужское величие ума ее сиятельства или же его поразительная,
одним только нимфам свойственная утонченность. Какая удивительная сила
воображения! Эта восхитительная волшебница по своей прихоти управляет нашими
мыслями; она то подымает со дна души и приводит в смятение затаенные чувства
и страсти, то озаряет нас безмятежными и радостными, как лето, улыбками. Как
выразился один старинный бард, - чем только не обязаны мы женщине!
Чем только мы не обязаны ей! Это она одарила нас бесконечной любовью и
счастьем, она утешила нас во всех душевных треволнениях, она послужила нам
верной опорой и подала полезный совет; в радости она удостоила нас самого
нежного сочувствия, в горе - самого искреннего сострадания. Мы смотрим в ее
лучезарные глаза, и в этих бездонных кладезях любви тонут все наши заботы;
мы внимаем ее голосу сирены, и от этой нежной музыки снова зарождаются в
груди все похороненные надежды".
Еще добрых три четверти столбца продолжаются в том же духе. Я не могу
похвастаться, сказав, что мне понятен весь этот бред; полагаю, однако, что
все эти цветочки, ангелочки, цитаты из Вордсворта и античных трагиков
прошибут кого угодно, и хотя вышеприведенный отзыв я сочинил сам и ни слова
в нем не понимаю, но, право же, я убежден, что он написан превосходно.
Исписав таким образом три четверти столбца (Тимсон заготавливает все
эти излияния в свободное время и приспосабливает их затем к любой из книг,
которые выпускает леди Фанни), он переходит к частностям:
"Трудно вынести то неистовое возбуждение, в котором пребывают все фибры