"Уильям Теккерей. История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага" - читать интересную книгу автора

казалось, чисто байроновским вдохновением.
Талант его в то время был решительно мрачного свойства. Однажды он
показал матери трагедию, над которой Элен так смеялась (хотя уже в первом
акте набралось шестнадцать убийств), что он, обозлившись, швырнул свой
шедевр в камин. Он задумал написать белыми стихами эпическую поэму "Кортес,
или Покоритель Мексики и дочь Инка". Написал "Ариадну на острове Наксос" и
часть второй пьесы "Сенека, или Роковая ванна", - классические драмы с
хором, строфами и антистрофами, в которых миссис Пенденнис совсем
запуталась; а также начал "Историю иезуитов", в которой бичевал этот орден
без всякой пощады. Мать нарадоваться не могла на его верноподданнические
чувства. В ту пору он был стойким, неколебимым сторонником короля и церкви;
и во время выборов, когда шла борьба между сэром Джайлсом Бинфилдом,
кандидатом ториев, и лордом Трехоком, сыном лорда Эра, вигом и другом
католиков, - Артур Пенденнис, нацепив на грудь огромный синий бант, искусно
завязанный его матерью, а на Ребекку - синюю ленту, ехал рядом с его
преподобием доктором Портменом, когда тот на своей серой в яблоках кобыле
Ленивице возглавлял клеверингских избирателей, прибывших голосовать за
поборника протестантства.
В тот день, в харчевне синих, Пен произнес свою первую речь и - тоже,
надо полагать, впервые в жизни - выпил лишнего. Боже мой, что творилось в
Фэроксе, когда он возвратился туда в немыслимо поздний час! Как замелькали
фонари во дворе и в конюшнях, хотя ярко светила луна; как забегали слуги,
когда Пен, с грохотом проскакав по мосту, влетел во двор во главе десятка
клеверингских избирателей, во все горло распевавших предвыборную песню
синих!
Он непременно хотел, чтобы все они вошли в дом и выпили вина...
отличной мадеры... превосходной мадеры... Джон, подайте нам мадеры... И
неизвестно, как поступили бы фермеры, не появись в это время миссис
Пенденнис в белом капоте и со свечой в руке: при виде ее бледного красивого
лица ревностные эти тории так испугались, что, наспех раскланявшись,
ускакали восвояси.
Помимо этих дел и забав, мысли мистера Пена непрестанно занимало то,
что, если верить поэтам, составляет главную заботу и утеху в молодые лета, а
именно... да, милые дамы, вы угадали... любовь. Втайне он уже давно мечтал о
ней и, подобно влюбленному пастушку у Овидия, обнажал свою грудь, и взывал:
"Aura, veni" {Приди, ветерок (лат.).}. Так, вероятно, и всякий благородный
юноша вздыхал в свое время по какой-нибудь столь же ветреной возлюбленной!
Да, Пен уже чувствовал, что ему необходима первая любовь -
всепоглощающая страсть - предмет, на коем он мог бы сосредоточить смутные
грезы, доставлявшие ему столь сладостные муки, девица, которой он мог бы
посвящать стихи, которая стала бы его кумиром вместо тех бестелесных Иант и
Зулеек, что питали до сих пор его безудержное вдохновение. Он снова и снова
перечитывал любимые свои стихи, он призывал Aima Venus, усладу богов и
людей, он переводил оды Анакреона и выбирал подходящие к своему душевному
состоянию места из Уоллера, Драйдена, Прайора и прочих поэтов. Он без устали
рассуждал о любви в обществе Сморка. Нерадивый учитель толковал ему о
чувствах, вместо того чтобы наставлять его по алгебре или греческому языку;
ибо Сморк тоже был влюблен. Да и можно ли было, каждодневно общаясь с такой
женщиной, не влюбиться в нее? Сморк был безумно (если позволительно назвать
безумием слабенькое пламя, тлевшее в груди мистера Сморка) влюблен в миссис