"Уильям Теккерей. История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим" - читать интересную книгу автора

Он отличался во всех телесных упражнениях, являя при этом необычайную
ловкость и проворство. Особенно он любил фехтование и превосходно обучил
моих сыновей этому искусству, так что когда прибыли к нам французские войска
во главе с господином Рошамбо, никто из офицеров последнего не мог превзойти
моего Генри во владении рапирой, а он, в свою очередь, уступал в этом моему
бедному Джорджу, который принял сторону короля в нашей бедственной, но
славной Войне за независимость.
Ни мать моя, ни отец никогда не пудрили волос; у обоих, сколько я их
помню, кудри были белые, как серебро. Моя дорогая матушка до конца дней
сохранила удивительно свежий и нежный цвет лица; многие не хотели верить,
что она не употребляет румян. В шестьдесят лет она все еще казалась молодой
и была весьма подвижна. Лишь после той ужасной осады нашего дома индейцами,
которая сделала меня вдовой до того как я стала матерью, здоровье моей
дорогой матушки надломилось. Она так и не оправилась от тревог и потрясений
тех дней, окончившихся столь роковым для меня образом, и умерла на руках
отца прежде, чем истек срок моего траура.
С тех пор и до самого конца его прекрасной и достойной жизни я
оставалась с ним в качестве друга и опоры, черпая в этом радость и утешение.
В кратких заметках, сделанных рукою моей матери на некоторых страницах
рукописи, в которой мой отец рассказал о своих приключениях в Европе, мне
раскрылась ее необычайная преданность ему - преданность столь страстная и
исключительная, что, как мне кажется, она мешала ей любить еще кого-либо с
таким же пылом; ибо все ее помыслы были сосредоточены на этом единственном
предмете нежности и поклонения. Я знаю, что в ее присутствии мой дорогой
отец избегал проявлять любовь, которую он питал к своей дочери; и в
последние священные минуты перед кончиной моя дорогая родительница покаялась
мне в том, что недостаточно любила меня, что даже испытывала ревность при
мысли, что мой отец может подарить своей привязанностью кого-либо, кроме
нее; и в самых нежных и возвышенных выражениях, исполненных ласки и
убедительности, она просила меня никогда не расставаться с ним и занять то
место, которое сама она в этот миг покидала. Думается, я с чистой совестью и
чувством неизъяснимой благодарности в душе могу сказать: да, я исполнила
этот предсмертный завет, и мой горячо любимый отец никогда, вплоть до
последнего своего часа, не мог пожаловаться, что дочь его изменила долгу
любви и верности.
И только когда я до конца узнала его - ибо при жизни моей матери он
никогда не открывался мне полностью, - когда я узнала всю силу и
благородство чувства, которым он меня дарил, я поняла и простила то, что при
жизни матери, признаюсь, порой сердило меня - ее ревнивое отношение к мужней
любви. То был столь драгоценный дар, что не удивительно, если она, владея
им, стремилась сохранить его целиком и ни с кем, даже с собственной дочерью,
не хотела поделиться им.
Я ни разу не слышала, чтобы отец повысил голос, произнес резкое слово,
и тем удивительнее было уважение, которое питали к нему подчиненные;
работники на наших плантациях - как вывезенные из Англии, так и негры,
купленные здесь, - повиновались ему с таким рвением, какого не могли
добиться от своих подчиненных самые суровые из окрестных надсмотрщиков. Он
не допускал фамильярности, но всегда был крайне прост и естественен в
обращении; он одинаково относился к великим и к ничтожным и с черной рабыней
был так же вежлив, как с супругой губернатора. Никому бы и в голову не