"Николай Дмитриевич Телешов. Между двух берегов" - читать интересную книгу автора

быстрыми шагами, нервно потирая руки, и опять сел на прежнее место. Потом
опять вскочил и, ни к кому не обращаясь, проговорил почти нараспев:
- И подстрекательство, и заподозренный, и перереформированный - все это
слова, и только слова!.. И совесть и доблесть, идея и люди - все это тоже
слова! И только одни слова. И разум и вера - слова и слова!
- Даже самое слово "слово" есть тоже только слово! - добавил офицер.
Все подняли головы.
- Вы правду сказали, - внезапно остановился учитель возле Хельсна, не
обращая внимания на офицера. - Правду сказали, что у нас, у русских, много
хороших слов.
О, к сожалению, слишком много хороших слов! Но слова так словами и
остаются! А есть слова... хорошие! драгоценные!.. А черта ли из того?..
Все удивленно глядели на учителя и молчали. Только чиновник,
предчувствуя что-то неладное, вслух пробормотал:
- Вот так история!
- Хуже географии! - добавил офицер и весело поглядел на компанию.
Учитель не был расположен шутить и, пользуясь репликой, ответил
презрительно:
- Дело не в географии.
И вдруг загорячился, возвышая голос почти до крика:
- А хоть бы и в географии!.. Я вашу сибирскую географию-то четыре года
изучаю. Четыре лучших года из жизни! Тоже вот как и он, - указал он на
Щеголихина, - нахожусь между двух берегов. Не знаю, как он, а я никому зла
не сделал. Я хотел только счастья народу... Может быть, он виноват перед
обществом... может быть, на его душе есть грех...
Учитель невольно остановился на полуслове: Щеголихин изменился в лице и
медленно вставал, опираясь обеими руками о стол.
- Простите, простите! - горячо крикнул учитель. - Я не хотел вас
обидеть. Я не то сказал, что хотел.
Но Щеголихин уже начал говорить. Он говорил тихо, почти шепотом, с
расстановкою и внятно, хотя волнуясь:
- Видите ли... нужда бывает на свете... Нужда!.. Чго же мне делать
было: дочь свою, что ли... родную дочь продать? Вот и сделал я дело...
Скверное одно дельце сделал.
И сделал я его, а дочь свою... не продал! Утвердился во мнении - и не
продал!
Он опять сел. Руки у него дрожали, взгляд растерянно блуждал по столу.
Увидав чайник, Щеголихин налил себе в чашку, молча выпил и, понюхав обеими
ноздрями корку, положил ее обратно.
- А что вы изволили сказать "грех перед обществом", - добавил он, - так
это все пустяки. В своем позоре ничего я особенного не вижу... Стеснение
для себя вижу, неудобство вижу, но чтобы душой скорбеть - этого во мне
нет. Потому что я, извините, это самое общество-то... не уважаю!
Последнее слово он как-то выкрикнул, точно оно не сходило свободно у
него с языка, как другие слова. Выкрикнул - и замолчал.
- Сказано смело, - зло усмехнулся чиновник.
Щеголихин поглядел на него и продолжал, но более спокойно, более
уверенно:
- Я человек неученый... За три фунта баранок меня учили... в год за три
фунта баранок. Но все же я кое-что знал в свое время и любил кое-что.