"Владимир Тендряков. Суд" - читать интересную книгу автора

коротких ногах перед Митягиным, крепкий, приземистый - не столкнешь с
места,- заговорил покровительственно:
- Ждал, поди, что люди готовы съесть тебя. Ан нет, и понять всегда
готовы, и руку протянуть при нужде... Мало доверяем друг другу. Великое дело
- доверие. Так-то.
- Ах, ты, беда... Да я же и не мыслил...
Семен, стоявший на отшибе, чувствовал себя обворованным. У него было
одно утешение - маленькое, неверное, постыдное, но все-таки утешение.
Считал, что все люди плохи, такой, как Дудырев, спасает свою шкуру, не
мучится совестью. Так к чему выглядеть красивее других, зачем лезть на
рожон? Было утешение, теперь нет. Дудырев защищал Митягина, готов был
разделить с ним вину. Нет оправдания Семену, не на кого кивать. А ему ли
сейчас не радоваться вместе со всеми, ему ли не торжествовать за Митягина?
Все довольны, все добры друг к другу, у всех праздник. У всех, но не у него.
Тоскливый среди всеобщего возбуждения голос заставил Семена обернуться.
Поеживаясь в вытертом полушубке, невидяще уставившись мимо Семена на людей,
толкущихся вокруг Митягина, стоял бригадир Михайле Лысков, отец парня,
убитого на охоте.
- Не вернешь Пашки теперь,- говорил он рослому детине в распахнутом
ватнике.- Не след другим жизнь портить. Мне от чужой напасти теплее не
будет.
- Само собой, злобой не излечишься,- с охотой поддакивал детина.
Казалось бы, кому, как не Михайле, озлобиться, возроптать на всех, а на
вот, не озлобляется, не теряет совести, остается человеком. Ему-то, Семену,
не в пример проще было не пятнать душу. Врал, увиливал, Митягина продал...
Голос Михайлы словно прожег насквозь Семена. Он повернулся и, сторонясь
людей, зашагал в темноту, к дому...
А в это самое время Дудырев, сидевший в машине, которая несла его по
черной, отчетливо выделявшейся среди покрытых снегом полей дороге, думал о
Семене.
Отрекся от пули, но что-то мешало Дудыреву до конца верить в это
отречение. Как бы там ни было - солгал ли охотник сейчас на суде, или же
лгал ему, Дудыреву, раньше, принеся фальшивую пулю,- в обоих случаях
некрасиво.
Семен Тетерин! Медвежатник! Казалось, вот олицетворение народа. А перед
народом Дудырев с малых лет привык безотчетно, почти с религиозным обожанием
преклоняться.
Он, Дудырев, требует от Семена Тетерина больше, чем от самого себя.
Кондовый медвежатник, не растравлен рефлексией, цельная натура, первобытная
сила - как не умиляться Дудыреву, окончившему институт, приписавшемуся к
интеллигенции! Умилялся и забывал, что он сам строит новые заводы, завозит
новые машины, хочет того или нет, а усложняет жизнь. Усложняет, а после
этого удивляется, что Семен Тетерии, оставив лес c его пусть суровыми, но
бесхитростными законами, теряется, путается, держит себя не так, как
подобает.
Люди меняются медленнее, чем сама жизнь. Построил комбинат - перевернул
в Густоборье жизнь. Комбинат можно построить за три-четыре года,
человеческий характер создается десятилетиями. Мало поднять комбинат,
проложить дорогу, переселить людей в благоустроенные дома. Это нужно, но это
еще не все. Надо учить людей, как жить.