"Владимир Тендряков. Тройка, семерка, туз" - читать интересную книгу автора

Лет шестнадцать тому назад произошла неприятность...
На каменистой быстрине неподалеку от сумрачного Лобовского плеса
случился затор - пара бревен заклинилась среди камней, течение наворотило на
них кучу леса.
Место было не слишком опасное, затор "не запущен", и Александр (он был
за старшего) не пошел сам, а послал трех пареньков, чтоб "обрушили". Авось
справятся, не полезут на рожон... Среди них был Яша Сорокин, мальчишка,
которому едва исполнилось семнадцать лет,- скуластый, с широко
расставленными у переносицы синими глазами. Ему раздробило сорвавшимися
бревнами обе ноги...
Александр вез его на лодке в больницу. Яша Сорокин всю дорогу плакал,
не только потому, что больно, а что отец погиб на фронте, на руках у матери
остались две его, Яши Сорокина, сестренки, старшей всего десять лет, мать
постоянно хворает. Кто теперь ей поможет, когда он, единственный кормилец,
стал калекой?
Александр молчал и казнился: послал, отмахнулся - авось справится...
Вот оно - "авось"! Что теперь делать? Взять на свою шею целую семью -
мать-старуху, сына-инвалида, двух маленьких девчонок, жить ради них, а у
него у самого - жена и сын... Как быть?
Никому и в голову не пришло обвинять Александра Дубинина. Случилось
несчастье, что ж поделаешь... Жалели, даже упрекали слегка: "Как ты, друг,
недосмотрел..." В конце концов Александр и сам уверился - ни в чем он не
виноват, его совесть чиста, что ж поделаешь...
Как-то очищали от бревен косу под деревней Костры. Сели артельно
обедать, варили уху, разложили хлеб, соль, картошку, крутые яйца на
разостланном платке. Рядом оказалась девчонка - босые ноги, побитые цыпкой,
нечесанные, выгоревшие на солнце волосы, рваное платье, сквозь прорехи
просвечивает костлявое тельце,- глядит завороженно на платок со снедью.
- Есть, поди, хочешь? - окликнул девчонку Александр.- На вот, не бойсь.
Он протянул кусок хлеба, пару холодных картофелин и яйцо, вгляделся и
замер... С чумазого, истощенного лица глядели широко расставленные синие
глаза, нос пуговицей, тупые скулы...
Девчонка прижала к грязному платью хлеб - руки темные, тонкие, цепкие,
как лапы лесной зверюшки,- не сказав спасибо, бросилась бегом к деревне.
Александр смотрел ей вслед...
Сплавщики уселись в кружок, принялись за еду, рассуждая о том, что
война подмела всех мужиков, бабы не управляются на полях, голодный ребенок
возле деревни - не редкость...
До боли в глазах сверкала на солнце река, в свежем воздухе пахло
наваристой ухой, пышный ивняк у заводи склонялся к воде. И в этом слепящем
сверкании, в сытном запахе ухи, в кустах, пригнувшихся к плотам кувшиночных
листьев, чувствовался какой-то ненарушимый покой, прочная, здоровая жизнь. А
в эту минуту где-то далеко и без того истерзанную землю рвут мины, стелется
вонючий дым пепелищ, на полях и лугах валяются мертвые, которых не успевают
хоронить. Где-то далеко... А близко, за спиной, в деревне,- голодные дети.
Не притронувшись к ложке, Александр встал, прошел к своему мешку, вынул
весь хлеб и, не сказав ни слова, зашагал в деревню. Возле первой же избы
спросил: здесь ли живет Яков Сорокин? Да, здесь. Указали на пятистенок,
добротный и благополучный с виду...
Ему думалось, что попадет в рабство, что станет изо дня в день ломать