"Владимир Тендряков. Покушение на миражи (Роман)" - читать интересную книгу автора

- Разве ты дал нам субботу, что считаешь себя господином ее?
- Дал ее Бог мне и вам.
- Ты присвоил себе Богово. Берегись, прохожий!
- Смерть ему! - режущий визг из толпы. Самый нетерпеливый, самый
неистовый объявил о себе.
Но птичья лапа Садока властно заставила умолкнуть.
- Как я мог присвоить то, что мне дано? - по-прежнему негромок и внятен
голос гостя. - Раз Бог дал нам субботу, то она уже наша. Суббота для
человека, и мы ее господа.
Визг не повторился, толпа молчала, сотни глаз обеспокоенно разглядывали
отчаянного. И Садок взмыл над молчащей толпой:
- Значит, всякий может распоряжаться субботой как хочет?! Летучие мыши
проносились над толпой, бесшумны и бесплотны в застойном воздухе, словно
клочья нарождающейся черной бури средь обмершей природы. В насыщенной
ожиданием тишине спокойные и обидно будничные слова:
- Если ты дашь мне динарий, то кто будет распоряжаться им после этого -
ты или я?
- Суббота не динарий, прохожий!
- Как и ты не Бог. Но даже ты не станешь настолько мелочным, чтобы дать
и не разрешать пользоваться. Неужели Бог мелочнее тебя, человек?
Теснящиеся вокруг недружно зашевелились, заоглядывались. Лица, лица, но
они уже утратили родственную схожесть, они все выражали разное - изумление
страх озадаченность, колебание (вот-вот согласятся с прохожим) и прежнее
ожесточенное недоверие. Толпа перестала быть единым телом, распалась на
людей - разных, предоставленных самим себе.
Садок стоял гневно-прямой, тянул шею, обжигал взглядом страннного
пророка, не изрыгающего проклятия, не грозящего всевышними карами, не
возвышающего даже голоса - роняющего лишь тихие и такие обычные, понятные
всем фразы.
- Ты опасней чумы, прохожий! - скрежещущий голос. - Куда ты зовешь нас?
Поступай как хочешь, проводи субботу, как хочешь, живи! Не запрещено, все
дозволено - можешь убить, лжесвидетельствовать, прелюбодействовать с чужой
женой... Каждому все разрешено!
Начавшая было распадаться толпа всплеснулась в едином негодующем
ропоте, вновь монолитно слилась, задние начали давить на передних, упругое
кольцо дрогнуло, заколебалось, стало сжиматься. И в этом враждебно
неустойчивом, конвульсивно живом кольце скрежещуще гремел Садок:
- Зачем людям Закон?! Зачем людям единый Бог, если каждый сам по себе -
как хочет? Каждый для себя вместо Бога! Вот к чему ты зовешь, прохожий!
И врезался острый визг того неистово-нетерпеливого:
- Смерть ему!.. Сме-ерть!!
Казалось бы он, неистовый, наконец-то дождался момента, но нет - рано.
Снова вскинулась птичья лапа Садока.
- Пусть ответит!
- Пу-у-усть отве-е-ети-ит!!! - грозным обвалом из сотен грудей.
Обрушившийся обвал долго рокотал, раскатывался, не мог утихнуть. Молчал
пророк, ничтожно жалкий перед вздыбленной яростью, молчал, с покорным
терпением ждал тишины. И она наконец наступила - неустойчивая, обжигающая,
дышащая гневом.
- Если каждый примет в себя Бога, как тогда можно будет обидеть