"Владимир Тендряков. Охота" - читать интересную книгу авторанапрасно вы..." Не поможет! Рука в сторону двери: "Вон!" Неколебимо.
Но Раиса, метнув пасмурный из-под ресниц взгляд, порозовев скулами, проговорила с вызывающей сипотцой: - Ну, сделала... Юлий Маркович растерянно молчал. - Потому что должна же правду найти. - Правду? - Образованные, а недогадливые. Вы вона как широко устроились - втроем в двух комнатах с кухней, а нам у порожка местечко из милости - живите да себя помните. А помнить-то себя вы должны, потому что люди-то вы какие... Не забывайтеся! - Упрямая убежденность и скрытая угроза в сипловатом голосе. - Какие люди, Раиса Дмитриевна? - Да уж не такие, как мы. Сами, поди, знаете. Разрослись по нашей земле цветики-василечки, колосу места нету. Прямой взгляд из-под крашеных ресниц, прямой и неломкий, с тлеющей искрой. И Юлию Марковичу стало не по себе. Эта женщина ничем не может гордиться: ни умом, ни талантом, ни красотой, только одним - на своей земле живу! Единственное, что есть за душой, попробуй отнять. Юлий Маркович обернулся к Клавдии и увидел в ее глазах и в ее печальной вязи морщинок мягкую укоризну: "Ты что, милушко, дивишься? Ты же сам мне все время только то и втолковывал, что вы-де, русские, в Веселом Кавказе рожденные, не чета нам всем, миром кланяться нам должны..." Светлые, бесхитростные глаза, никак не схожие с глазами дочери, заполненные угрюмой, обжигающей неприязнью, глаза любящие и всепрощающие, ласковые и преданные... Тем страшней приговор, что вынесен с любовью. вскинула руки Дина Лазаревна, вцепилась в волосы, рухнула на диван. Между стенами, забитыми книгами, заметался ее клокочущий горловой голос: - Господи! Господи! Куда спрятаться? Ку-уд-да?! Раньше Юлия Марковича встрепенулась Клавдия: - Динушка! Да ты что, родная?.. Да успокойсь, успокойсь! Христос с тобой! Раиса сидела величавым памятником посреди комнаты, только крашеные ресницы подрагивали на розовом лице. Юлий Маркович пришел в себя: - Уходи-те! Все уходите!.. Раиса Дмитриевна, ради бога!.. И ты, Клавдия, тоже!.. Нет, он не говорил "вон!". Не требовал, а просил: "Ради бога!" Раиса не шевелилась. Секретарь парткома произнес свое "не могу" и передал вопрос на обсуждение комитета. Казалось бы, ну и что? Один ум хорошо, два лучше. Если уж секретарь парткома, никак не Сократ, своим умом дошел - нечистоплотная ложь, то, наверное, двадцать пять членов парткома это поймут скорей. Один ум, два ума, три... Простое сложение редко дает верный результат в жизни. Опасность таилась именно в численности комитетского поголовья двадцать пять членов! Среди них наверняка окажется хотя бы один, который носит испепеляющее желание проявить себя любыми способами, не считаясь ни с кем и ни с чем. Хотя бы один... Но скорей всего таких будет больше. |
|
|