"Владимир Тендряков. Охота" - читать интересную книгу автора

По всей стране идет облава на космополитов. Тому, кто желает проявить
себя любыми путями, как упустить удобную жертву, как не крикнуть: "Ату его!"
Несколько человек - скажем, пятеро - прокричат кровожадно охотничье
"ату", а два десятка их не поддержат. Два десятка против пяти - явное
большинство, это ли не гарантия, что Юлий Искин вне опасности.
Увы, легион не всегда сильнее кучки.
Идет облава по стране, радио и газеты подогревают охотничий азарт.
Легко крикнуть: "Ату!", почти невозможно: "Побойтесь бога!" Безопасно гнать
дичь, опасно ее спасать.
Если даже один - только один! - начнет травить Искина, остальные будут
молчать. "Ату его!" может раздаться над любым.
Положение еще обострялось и тем, что Юлию Искину не могли вынести
легкого наказания. Или встреча с Вейсахом и деньги, ему данные, - просто
дружеское участие, помощь человеку, попавшему в затруднительное положение,
что в общем-то непредосудительно и уж никак не наказуемо. Или же эта встреча
некий акт групповых действий, а деньги - не что иное, как практическая
помощь при тайном заговоре. В этом случае партком обязан прекратить
обсуждение и передать Искина вместе с его тяжелой виной уже и руки...
госбезопасности. Или - или, середины нет.
Что называется, пахло жареным.
Он никогда ни о чем не просил своего старого друга Фадеева, ни разу не
прибегал к его высокой помощи. Но или - или, тут уж не до щепетильности.
Он позвонил Фадееву на дом...
Еще не выслушав всего до конца, Фадеев взорвался на том конце провода:
- Да что они с ума сошли! Идиоты! Перестраховщики! Бдительность
подменять мнительностью!.. - Тут же с ходу он нашел решение: - Иди прямо в
райком! А я туда немедленно позвоню.
Это, право же, был простой и верный ход. Глава советских писателей
Александр Фадеев не мог вмешиваться в работу партийного комитета:
"Прекратите, мол, дурить!" В райкоме же партии непременно прислушаются к
слову известного писателя, члена ЦК. Партком полностью подчинен райкому.
"Прекратите дурить!" И прекратят. И забудут.
Юлий Маркович в Краснопресненском райкоме был незамедлительно принят
одним из секретарей, женщиной средних лет в темно-синем костюме и белой
кофточке, с моложавым миловидным лицом, с чистым голубым взором.
Странно, но под этим голубым взором Юлий Маркович сразу почти физически
ощутил, что у него семитский изгиб носа, рыжина неславянского оттенка,
врожденная скорбность в складках губ, характерная для разбросанного по
планете мессианского племени.
- Вы давно знаете Вейсаха? - участливый вопрос.
- Лет двадцать пять, если не больше.
- И в последнее время тоже были близко знакомы?
- Боле-мене.
- Вы не замечали в его поведении ничего предосудительного?
- Ничего. - Мог ли он ответить иначе.
- Вы были на собрании, когда обсуждали Вейсаха?
- Был.
- Почему же вы тогда не протестовали?
Голубой взор и участливый голос. Юлий Маркович ощущал признаки
семитства на своей физиономии. Секретарь райкома глядела на него, он молчал.