"Владимир Тендряков. Чудотворная" - читать интересную книгу автора

- Сказывают, ангелы мои, с той поры, как пропала чудотворная, кажную
ночь купол пилит ктой-то. Кажную ночь перед петухами...
- Осиротел храм божий, вот и гнездится всякая нечисть.
Родька со страхом и недоумением слушал вспыхнувший разговор,
оглядывался. А в темном углу избы, скупо освещенном крошечными свечными
огоньками, молчаливо возвышалась икона: на черной доске белели глазные
яблоки.


4

Ушли гости. За темным окном в последний раз донеслось плачуще:
- Ноженьки мои, ноженьки...
Бабка убрала свечи с иконы, потушила лампу. В углу осталась лампадка:
на всю темную избу лишь она одна парила в воздухе зеленоватым сонным
мотыльком. То крестясь, то застывая с беззвучно шепчущими губами, то с
размаху склоняясь к полу, бабка помолилась на сон грядущий.
Просто устроен человек. Наотбивала поклонов, ворча и кряхтя, взобралась
на простывшую печь, сладко охая, расправила там кости, и через секунду
раздался густой храп...
Зато Варвара, подоткнув сползшее с разметавшегося Родьки одеяло, в
одной рубахе, распустив по спине волосы, опустилась голыми коленями на
холодный пол, завороженно уставилась на неподвижный огонек лампадки.
Храпит старая Грачиха за спиной. За окном прошумел ветер в молодой
листве черемухи. Вдалеке спросонья гаркнул петух, но, видать, не вовремя:
никто ему не откликнулся. Тихо.
Варвара сложила лодочкой на груди руки, начала бессвязно шептать:
- Господи милостивый... Никола-угодник... В вечной тревоге живу. Помоги
и образумь меня...
Каждый вечер, направив лицо в угол, заставленный иконами, Варвара
шепчет: "Помоги, господи!"
И так уже много лет.
Когда-то, в девках, ничего не боялась, не заглядывала со страхом в
завтрашний день, не верила ни в бога, ни в черта, за стол садилась, не
перекрестив лба, на воркотню матери, старой Грачихи, отвечала:
- Будет ныть-то! Отошла ныне мода, крестись себе на здоровье, коли
нравится...
Самой большой тревогой в ту пору было - придет или не придет Степан на
обрыв, к обвалившейся березе. Шла война, парней в селе было не густо; он
тоже в отпуск приехал после госпиталя, припадал на раненую ногу. Ресницы у
него были что у девки, глаза темные, ласковые, на гитаре играл, подпевал:
"Распрямись ты, рожь высокая, тайну свято сохрани..." Сам в это время лукаво
посмеивался. Немало в Гумнищах молодых девок, но и она, Варвара, была не из
последних - не конопата, не кривобока; бывало, прислонится Степан к высокой
груди - замрет, как ребенок. Страшная вера охватывала тогда - никакая сила
не оторвет его. "Распрямись ты, рожь высокая..." За весь месяц, пока Степан
Гуляев жил в отпуске, не пропустили ни одной ночи. Ничего тогда не боялась
Варвара, ни у кого не собиралась просить помощи, помнить не помнила бога...
Но вот кончился срок, проводила Степана. Без стеснения, как жена, перед
всем селом висела на шее, плакала в голос: "На ко-ого-о ты меня-а