"Уильям Тенн. А моя мама - ведьма!" - читать интересную книгу автора

памяти свой бесполезный кокни - к чему он ей, спрашивается, в Новом Свете?
______________
**Студент ешивы - религиозного учебного заведения

Пока отец обучал мать беглой речи на идише и ставил произношение, он
мало чем мог помочь как ей, так и своему первенцу в противостоянии
суеверному окружению бруклинских трущоб. Убежденный утопист, он лелеял свои
научно обоснованные грезы о грядущем мироустройстве и приходил в совершенный
ужас от повседневной материнской волшбы. Как человек эрудированный, отец
знал уйму цветистых идиом, изящных оборотов речи, по любому поводу и без
оного часами мог декламировать поэзию Бялика, цитировать других титанов
еврейской мысли - от Иешуа до Маркса, - но в мире чар и заклинаний был
беспомощен, аки дитя малое и неразумное.
А мать моя отчаянно нуждалась именно в магической поддержке. Наше
возлюбленное чадо, наш бесценный малыш, твердила она постоянно и неизменно,
самая вожделенная цель и такая удобная мишень для всех этих злопыхателей и
завистников, живущих по соседству, и к их услугам здесь целые полки
оккультных книг, целые библиотеки заговоров и заклинаний. Мама же не знала
ни единого; ее высокий ранг среди ведьм нашего квартала зиждился
исключительно на таланте вызывать духов и искусно отводить их в сторону,
совершенно нейтрализуя при этом. Но ей катастрофически недоставало
традиционных заклинаний - тех, что копятся в семье из поколения в поколение
и, постоянно обогащаясь, передаются от матери к дочке. Похоже, она
единственная сподобилась добраться до Соединенных Штатов без багажа подобной
местечковой премудрости, закутанной в наследственные перины да зашитой в
маменькины пуховые подушки. Единственным оружием моей матери поначалу
оказались неистощимое воображение и фантастическая изобретательность.
К общему нашему счастью, они никогда не изменяли ей - с тех самых пор,
как мать впервые вкусила сполна прелестей бруклинской жизни. К тому же все
новое мама схватывала на лету - стоило ей лишь раз увидеть или услышать
оккультную новинку, как она тут же включалась в оборонительный арсенал.
"Мах афайг!"* - успевала незаметно шепнуть мне мама в бакалейной лавке
под восторженное кудахтанье хозяйки заведения о моем цветущем и воистину
ангельском облике. И неокрепшие детские пальчики тут же сами собою
складывались в небезызвестную фигуру - древний знак против женского сглаза.
Фига вообще оставалась последним резервом моей мальчишеской обороны,
особенно когда я оказывался один на один со злокозненным окружением
Браунсвилля; я мог ответить фигой, точно прививкой от бешенства, на любую
недоброжелательную реплику и как ни в чем не бывало продолжать свои
безмятежные детские игры. Если же, выполняя поручение, приходилось пробегать
мимо череды мрачных старушечьих кагалов на крылечках многоквартирных домов,
я всю дорогу тыкал фигами направо и налево, рассыпая их без всякого
сожаления и ущерба и не ощущая благодаря этому никакой боязни.
______________
**Сделай фигу! (идиш)

И все же таланту моей матери в начертании пентаграмм и прочей ворожбе
ни за что бы не развернуться во всю его ширь и мощь, не доведись ей однажды
схлестнуться лоб в лоб с самой миссис Мокких. Уже одно зловещее имечко
старой карга - "мокких" в переводе с идиша означало мор и глад и прочие