"Родольф Тёпфер. Путь за океан" - читать интересную книгу автора

поприще умерила его сожаления о воинской славе, которая раньше всего пленила
его дет ское воображение. Еще не выйдя из мальчишеских лет, он принялся за
учение со страстью, удивлявшей его наставников; преисполненный сознания
важности своих будущих трудов и своего призвания, он видел себя защитником
невинно осужденных и постоянно упражнялся в сочинении защитительных речей,
полных юношеской пылкости. Отныне эти речи стали постоянной и единственной
темой наших бесед, главной целью наших прогулок.
"Ты будешь обвиняемым, - говорил он, стоило нам оказаться в каком-либо
безлюдном месте. - В чем тебя обвиняют, я тебе сейчас скажу. Садись! Здесь
судьи, а вон там - присяжные. А здесь находится публика (публика была ему
необходима). Слушай, как я начну речь!
"Господа судьи! - торжественно произносил он с высоты какого-нибудь
пригорка, в то время как я, разлегшись на траве, снисходительно предоставлял
ему защищать меня. - Господа судьи! При виде несчастного, очутившегося на
этой позорной скамье вследствие кровавых событий, я скорблю и трепещу за
него... Дело его правое, но достанет ли у меня сил, чтобы защитить его?
Мысль, что судьба, а быть может и сама жизнь моего подзащитного зависит от
того, как я сумею воспользоваться словом, на несколько минут мне
предоставленным, наполняет меня трепетом...
- Здесь очень уж припекает, - прервал я его однажды, подымаясь, чтобы
перейти на другое место.
- Не двигайся! Иначе я не стану тебя защищать!" - крикнул адвокат,
рассердясь не на шутку.
"Изложу факты. Это я сделаю без малейшего смягчения или замалчивания.
Раскрытие истины - вот что главное для дела моего подзащитного. Слушайте же
меня и вы, присяжные! Я призываю на помощь себе ваше внимание, ваши познания
и вашу совесть. Веря, что убеждение в его невиновности, в котором я сейчас
черпаю мужество, скоро передастся и вам, я нетерпеливо жду вашего решения.
Мой подзащитный Луи Депрэ (я фигурировал на процессе под собственным
моим именем) двенадцать лет назад женился на Элеоноре Кэрсен, дочери
адвоката, часто выступавшего в этих стенах. Первые годы их союза были
счастливыми, и пятеро детей..."
Тут защитительная речь была прервана взрывами хохота; то были наши
товарищи, которые прогуливались неподалеку и заметили нас.
Горбун спустился со своего возвышения. Туда тотчас поднялся другой и
принялся его передразнивать, подчеркивая смешной контраст между возвышенной
речью оратора и его жалкой фигурой и угловатыми жестами. Мой бедный друг,
бледный и растерянный, пытался улыбаться представлению, разрывавшему его
сердце; в эту минуту у него отнимали самую дорогую его надежду. Слыша смех,
он решил, что именно так встретит его когда-нибудь толпа, у которой он хотел
добиться признания, и им овладело отчаяние. С этого дня он уже не помышлял о
карьере адвоката. Но ему еще долго пришлось выносить насмешки и шутки,
допускаемые между товарищами, хотя эта фамильярность слишком часто означает
отсутствие самой обычной чуткости.
Однако ни описанный случай, ни другие не сделали его тем, чем часто
бывают горбуны, которых народная пословица наделяет особенно злобным нравом.
Постоянно преследуемые насмешками, они подхватывают пущенные в них стрелы и
оттачивают их с мстительной злобой. Именно так, к сожалению, учатся они
подмечать больное место противника и без промаха наносить чувствительные
удары. Именно так горбуны из простого народа, никем не защищенные и ничем не