"Родольф Тёпфер. Наследство" - читать интересную книгу автора

нежные белые руки и особенно мягкое выражение сострадания, появлявшееся в ее
взгляде, обращенном на пылавшие дома, привлекли мое внимание. Все только что
описанные впечатления, потрясшие меня, незаметно слились с чувством,
возникшем во мне при виде этой прелестной девушки, - почти ребенка,
явившейся на пожар, чтобы помочь своими слабыми руками мощным усилиям толпы.
Мне стало жаль ее, но хотя я от души посоветовал ей уйти, я уже понял, что
вместе с ней исчезнет и мое сладостное опьянение, и картина пожара,
неожиданно так живо тронувшая меня, лишится своего очарования.
Она в нескольких словах объяснила мне, что дожидается своей матери,
чтобы вместе с ней пойти домой: мне стало ясно, что вполне естественное
смущение принуждало ее скорее оставаться здесь, чем удалиться одной, или же
в обществе кого-нибудь из окружающих ее мужчин. Однако она, казалось, совсем
окоченела, и соседи уже заметили, что ее ослабевшие руки не могут справиться
с работой в цепи. Тот самый человек, который назвал меня белыми перчатками,
сказал ей: "Бедняжка, предоставьте нам работать! А сами ступайте-ка домой и
согрейтесь хорошенько! Хотите, я вас провожу? Кто займет мое место?
- Займите вы мое место, - крикнул я, - я провожу ее.
- О, с удовольствием, господин белые перчатки! Счастливого пути! А мы
опять примемся за работу. Живее, солдатушки! Раз, два! Сколько ни льешь воды
в глотку этого дьявола, ему все мало! Молодчина, матушка Баби, тебе следует
орден! Если дьявол околеет, это ты его доконала! Ну-ка, еще раз! Поехали!"
В ответ на веселые шутки доброго малого раздался взрыв смеха, а я, тем
временем, взяв девушку за холодную как лед руку, отвел ее подальше от цепи в
сторону темных улиц, куда не достигал свет зарева. Почувствовав себя
единственным защитником своей спутницы, я так растерялся от этой лестной
мысли, что забыл даже спросить, где она живет, и куда, собственно, я должен
был ее проводить. Сначала она шла очень быстро, но потом мало-помалу
замедлила шаг, и наконец, остановилась, словно совсем обессилев. Я не знаю,
что было этому причиной, - волнение ли, пережитое ночью, или холод,
сковавший ее движения, - но поддерживая ее одной рукой, я другою сбросил с
себя плащ, и, радуясь, что нашел ему такое чудесное применение, набросил на
ее плечи. Помолчав немного, она наконец собралась с духом: "Сударь, -
несмело сказала она, и молодой голос ее показался мне чрезвычайно
приятным, - я, наверное, не встречу мою матушку, позвольте мне пойти дальше
одной...
- Нет, я не могу вам это позволить, хоть я не желал бы навлечь на себя
ваше неудовольствие. Вам нездоровится, и я не покину вас, покамест вы не
будете дома и вас не окружат заботами, в которых вы нуждаетесь... А до тех
пор, прошу вас, доверьтесь мне: ваша юность внушает мне столько же уважения,
сколько и участия..."
Она ничего не ответила, и мы пошли дальше. Я чувствовал, как дрожала ее
рука, опиравшаяся на мою, как неровна и робка была ее походка. Когда мы
подошли к входной двери четырехэтажного дома, она отдернула руку. "Здесь я
живу, - сказала она, - мне остается, сударь, лишь поблагодарить вас...
- Но дома ли ваша матушка, и есть ли там кто-нибудь еще?
- Матушка должна скоро прийти; благодарю вас, сударь!
- Тогда позвольте мне в этом убедиться, я не уверен, что сейчас у вас
кто-нибудь есть, да и у ваших соседей нигде не видно огня. Пожалуйста,
пройдите вперед! Будет гораздо более пристойно, если я сдам вас на руки
вашей матушке; будет хуже, если она узнает, что вас провожал незнакомый