"Тициано Терцани. Еще один круг на карусели " - читать интересную книгу автора

пожалуйста, в Нью-Йорке мой анестезиолог - суфий и горд этим.
Он стоял в белом халате, как и полагается обычному врачу. Я попытался
представить его себе в длинной шерстяной хламиде ("суф" по-арабски означает
шерсть). Вот он, вскинув руки, кружится, кружится, кружится в неистовой
пляске дервиша (суфии полагают, что головокружение помогает впасть в
состояние экстаза и установить прямой контакт с Божественным началом). Я
понимал его: одинокого в этом материальном, заземленном обществе, в котором
он был чужаком, его потянуло к чему-то более высокому, к цели, которая не
заключалась бы только в выживании, и он нашел ответ в суфийском принципе
"быть в мире, не являясь частью этого мира".
"Существуют тысячи способов преклонять колени и целовать землю, -
написал величайший суфийский поэт Джалаледдин Руми, родившийся в стране,
которую сейчас называют Афганистаном, в 1207 году. - По ту сторону идей, по
ту сторону истинного и ложного есть некое место. Встретимся там".
И он, мой анестезиолог из Онкологического центра, нашел это идеальное
место в Кашмире, хотя его, как такового, уже практически не существует:
экзотическое название, недоступный край. Оттуда, в форме танца, к нему
пришла надежда на существование "чего-то большего" - того, без чего жизнь
становится пустой. И каждый вечер в субботу он собирался с другими
"друзьями" ("мы, друзья" - так принято у суфиев называть себя и своих
единомышленников) в каком-нибудь нью-йоркском "лофте" или загородном доме,
чтобы читать стихи и часами кружиться под звуки музыки, чье крещендо
сопровождает "восхождение", в мистическом ритуале, символизирующем жизнь.
Потому что вращение - основное условие существования: в атоме кружатся
электроны, в космосе вращаются планеты и звезды; да и мы сами совершаем
земной круг - из земли выходим и прахом в землю возвращаемся. Танец, сказал
мне анестезиолог, создает у него внутри пустоту, которая приносит истинное
освобождение. Этот вакуум отрывает его от будничной повседневности и
приближает к Божественному началу.
Божественное начало... Его недоставало здесь даже мне, прежде не
слишком в нем нуждавшемуся. Сколько я ни бродил по улицам, нигде не было и,
признаков его, ни одной процессии, ни одного религиозного праздника, никаких
богомольцев, несущих на плечах изображение Бога. Ни одного намека на
что-нибудь, существующее за пределами материального.
Где бы я ни жил в Азии, повсюду, кроме коммунистического Китая, люди
обращаются к Божественному началу постоянно: Оно присутствует не только в
церемониях и обрядах, но и в языке, в жестах людей. Торговец рыбой в Японии,
перед тем как открыть утром свою лавку, высыпает на тротуар пригоршню соли;
в храмах Сингапура, Таиланда, Малайзии непрерывно курят благовония,
принесенные в дар теми, кто хочет заручиться поддержкой какого-нибудь
божества. В Индии Божественное начало ощущается повсюду. Здороваясь, индийцы
соединяют ладони перед грудью, слегка склоняют голову и произносят:
"Намасте", что означает "Приветствую Божественное начало в тебе".
Я часто думал об Индии, о своем жилище в Дели. Там под окнами можно
было увидеть шествующую по улице череду верблюдов или слона, несущего
хоботом свой дневной паек сена. Ночью там можно было проснуться от звона
колокольчиков, выглянуть на улицу и увидеть сикхскую или мусульманскую
процессию. Иногда и здесь, в уличной нью-йоркской толпе, я замечал индийца и
мне казалось, что я встретил родственника. Он был для меня куда понятнее и
ближе, чем американец.