"Квинт Флоренс Тертуллиан. Об отводе возражений еретиков (De praescriptione haereticorum) " - читать интересную книгу автора

и дикое оливковое дерево, а из зернышка приятнейшей и сладчайшей смоковницы
вырастает бесплодная и пустая дикая смоква. Так и ереси: хоть от нашего
ствола, но не нашего рода; хоть из зерна истины, но одичавшие от лжи.

37

Если верно, что истина присуждается нам, - ибо мы обладаем тем
Правилом веры, которое церковь получила от апостолов, апостолы - от Христа,
а Христос - от Бога, то сохраняется и смысл нашего утверждения; а оно
гласит, что еретиков не должно допускать к прениям о Писании, ибо мы и без
Писания доказываем, что они не имеют отношения к Писанию. Коли они еретики,
то не могут быть христианами, ибо не от Христа должны были получить учение;
они приняли его по своему выбору и потому получили имя еретиков. А раз они
не христиане, то не имеют никакого права на христианские сочинения. Им по
справедливости можно сказать: Кто вы? Когда и откуда пришли? Что делаете вы
у меня, если вы не мои? По какому праву, скажем, ты, Маркион, рубишь мой
лес? По чьему дозволению, Валентин, ты обращаешь вспять мои источники? Какой
властью, Апеллес, ты передвигаешь мои границы? Что вы, прочие, сеете и
пасете здесь по своему произволу? Это мое владение, мне оно принадлежит
издавна, у меня прочные корни - от тех самых владетелей, кому все
принадлежало. Я [церковь] - наследница апостолов. Я владею так, как они
распорядились в своем завещании, как препоручили вере, как утвердили
клятвой[51]. Вас же они навсегда лишили наследства и отвергли как чужих, как
врагов. Почему же еретики чужды и враждебны апостолам, как не из-за
противности своего учения, которое каждый по своему произволу создал или
получил вопреки апостолам?

38

Значит, извращение Писаний и толкований их нужно искать там, где
открываются разногласия в учении. У кого было намерение учить иначе, тот
по-другому должен был распоряжаться и средствами учения. Да они и не могли
бы учить иначе, если бы не имели других средств для поучения. И как они не
могли бы учить без порчи этих средств, так и мы не обладали бы
неповрежденным учением без цельности того, чем это учение излагается. Но
разве мы чем-то недовольны в наших книгах? Что мы привнесли своего, дабы
исправить нечто противоречащее этому в Писании, - или убирая, или прибавляя,
или изменяя? Что Писание с самого начала своего, то и мы. Мы из него вышли
прежде, чем стало иначе, прежде чем вы его исказили. Но поскольку всякое
искажение нужно считать чем-то позднейшим, во всяком случае происходящим по
причине ревности (а она никогда не бывает прежде того, чему ревнует, и
никогда не бывает при нем), - то любой разумный человек сочтет невероятным,
чтобы мы, первые и вышедшие из самого Писания, искажали его превратным
текстом, а те, которые были и позже, и противны ему, не делали этого. Один
искажает Писание рукою, другой - извращает смысл превратным толкованием.
Ведь хотя Валентин, по видимости, и пользуется неповрежденным текстом, он
более лукавым образом, чем Маркион, наложил руку на истину. Ибо Маркион
прямо и открыто использовал меч, а не стиль, так как для своего намерения
совершил убийство Писания[52]. Валентин же пощадил его, потому что не
Писание приспособил для своего предмета, а свой предмет для Писания; и тем