"Генри Дэвид Торо. Жизнь вне условностей" - читать интересную книгу автора

превратится в распивочную, как если бы все это время нас интересовала
уличная пыль и сама улица с ее движением, суетой и грязью осквернила святыню
наших мыслей! Разве это не было бы интеллектуальным и моральным
самоубийством? Когда я был вынужден провести несколько часов в качестве
зрителя и слушателя в зале суда, я видел, как время от времени дверь
открывалась и в зал входили мои соседи с вымытыми руками и лицами, хотя они
вовсе не обязаны были там быть, и на цыпочках проходили поближе. Мне
показалось, что, когда они снимали шапки, уши у них превращались в огромные
воронки для звука и сдавливали их маленькие головки. Подобно крыльям
ветряной мельницы, они улавливали широкий, но мелкий поток звука, который,
сделав несколько витков в их мозгу и, пощекотав его выступы и зубцы, выходил
с другой стороны. Интересно, подумал я, когда они приходят домой, они так же
тщательно моют уши, как перед тем - руки и лица? Мне всегда казалось, что в
таких случаях слушатели и свидетели, адвокат и присяжные, судья и сидящий на
скамье подсудимых преступник - если можно считать его виновным до вынесения
приговора, - все в равной мере виновны, и можно ожидать, что сверкнет молния
и поразит их всех вместе.
С помощью всяких уловок и разных вывесок, грозящих нарушителям карой
господней, не допускайте таких людей на единственную территорию, которая для
вас священна. Как трудно забыть то, что совершенно бесполезно помнить! Если
мне суждено стать руслом, я предпочту, чтобы по нему протекали горные ручки,
воды парнасских источников, а не городских сточных канав. Существует
вдохновение, эта ведущая при дворе Бога беседа, достигающая чуткого слуха
нашего ума. А есть нечестивее и затхлое откровение пивной и полицейского
участка. Одно и то же ухо способно воспринимать и то и другое. И только
характер слушающего определяет, чему его слух будет открыт, а для чего
закрыт. Я верю, что ум может быть осквернен постоянным вниманием к вещам
обыденным, так что и все наши мысли принимают оттенок обыденного. Самый
рассудок наш становится похожим на мостовую, его основание разбивают на
куски, по которым могут ездить экипажи, а если хотите знать, какое покрытие
самое лучшее, превосходящее по прочности булыжники, еловые плашки или
асфальт, посмотрите только, что представляет собой ум некоторых из нас,
долго подвергавшийся такому обращению.
Уж если мы так себя осквернили, - а кто не скажет этого о себе? -помочь
делу можно лишь одним путем: осторожностью и сосредоточенностью вернуть уму
его святость и вновь превратить его в храм. Мы должны относиться к уму, то
есть к самим себе, как к невинному и бесхитростному ребенку, чьим опекуном
мы являемся, и быть очень осторожными в выборе тем и предметов, на которые
мы стараемся обратить его внимание. Читайте не Времена (*), читайте
Вечность. Условности, в конечном счете, не лучше нечистот. Даже научные
факты могут засорить мозги, если каждое утро не стирать с них сухую пыль
этих фактов или не смачивать росой свежей и живой истины, чтобы заставить их
плодоносить. Знание дается нам не по частям, оно озаряет, как яркие вспышки
небесного света. Да, каждая мысль, приходящая нам в голову, изнашивает ум,
пробивает в нем колеи, которые, как на улицах Помпеи, говорят о том, как
много им пользовались. Есть много вещей, о которых мы решаем после
длительного размышления, что их стоит знать, стоят пускать, как коробейника
с его тележкой, шагом или рысцой по тому мосту с огромным пролетом, которым
мы надеемся пройти от самого дальнего берега времени и достигнуть, в конце
концов, ближайшего берега вечности! Разве мы совсем не обладаем ни