"Антон Тихолоз. Без отца (повесть) " - читать интересную книгу автора

тебя, значит, должен следить за всем, что происходит. Я смотрел на руки
газового мастера, чистые, но загрубевшие рабочие руки с пожелтевшей кожей,
на безымянном пальце тускло желтеет тонкое обручальное кольцо, кончики
больших пальцев чуть загнуты назад.
Смотрел и думал, что этот человек благополучно женат, у него хорошая
работа - в Горгазе, я знал, зарплаты высокие - и жизнь этого твоего друга, в
отличие от многих, хорошо устроена.
У тебя всегда было много друзей, это было частью твоей жизни помимо
семьи; ни мать, ни тем более я не знали всего количества твоих знакомых.
Когда мы с тобой шли по улице, ты то и дело останавливался, чтобы
поздороваться, перекинуться с кем-нибудь парой слов. В доме на Пролетарке,
который ты строил последние годы, да так и не успел достроить, обычно
собиралась компания. В кирпичном сарае ты установил старый обшарпанный стол,
сиденья устроил из старых ящиков или стопки кирпичей. Заходя в сарай в
середине дня, я находил на столе пустую бутылку, остатки закуски. Иногда
заставал и людей - всякий раз почему-то новых, незнакомых мне.
Ты любил выпить, но алкоголь не был для тебя самоцелью. Главное -
разговор.
Я много раз видел, с какой легкостью ты сходишься с людьми, как просто
и естественно возникает у тебя беседа, незамысловатая, но приятная...
Однако все твои друзья куда-то делись после твоей смерти. На первых
поминках мы еще видели некоторых. На девять и сорок дней приходила твоя
родня, которую при твоей жизни мать не любила и знаться с ней не хотела. А
на полгода не пришли даже они. Полгода отмечали я, мать и ее, а не твои
знакомые...
Я все реже и реже наезжаю домой. Столичная жизнь затягивает, а дома...
Что мне делать дома?
Мать обычно встречает меня у двери, мгновение внимательно вглядывается
в лицо, потом крепко обнимает и целует в щеку. Быстро и настойчиво. Я
покорно терплю. Потом я прохожу в квартиру, стараясь не замечать запаха
немытого старческого тела. Кладу свой чемодан, достаю из него вещи...
Гостинцев из столицы я не вожу, только самое необходимое, что нужно в
дороге, да еще грязное белье, да старый тормозной ноутбук, чтобы и дома
продолжать работать. Потом иду завтракать.
А на кухне у нас все такой же беспорядок. Стол заставлен кастрюлями,
валяются корки старого хлеба, на замызганной сковороде - сушеные тыквенные
семечки. Садишься есть, а тарелку хоть на колени ставь.
Приезжая домой, я стараюсь не замечать всего этого, делаю вид, что так
оно и должно быть.
У матери щеки покрывает сетка мелких морщин - их не было до того, как
ты умер. Седые волосы растрепаны, торчат в разные стороны...
Вечера напролет работает телевизор. Лежа на диване, мать издалека
вглядывается в мерцающий экран, больше слушает, чем смотрит. Зрение у нее
стало совсем плохим.
У нас теперь рыжий кот. Он появился уже после того, как ты умер.
Мать долго отказывалась брать его, говорила: рыжих у нас никогда не
бывало. Я отвечал: вот теперь будет. Кот оказался ласковым. Когда мать лежит
на диване, бессмысленно глядя в окно, он ложится к ней на подушку, тычется
носом ей в лицо, обнимает лапами за шею и остается так подолгу, мурлычет.
Но он совершенно не переносит слез и с силой кусает мать за морщинистую