"Борис Ермилович Тихомолов. Небо в огне (про войну)" - читать интересную книгу автора

и он уходит на второй круг..."
- Так, - сказал Зинченко, - взлетим еще. Отработаем уход на второй круг со
щитками.
Я поморщился. "Уходить на второй круг с выпущенными посадочными щитками на
таком утюге?"
Взлетаю. Делаю круг. Подхожу к четвертому развороту еще ближе, чем в
первый раз. Убираю моторы, планирую, разворачиваюсь. Посадочное "Т" почти
под нами. Нащупываю рукой рычаг выпуска щитков и резко отдаю его от себя.
Машина словно наталкивается на что-то, и земля летит на нас.
Расчет был точный, но скрепя сердце, энергично даю полные обороты моторам.
Они ревут, ревут, бедняги, отдавая свои тысячу восемьсот лошадиных сил, а
машина падает, падает... В ожидании удара инстинктивно втягиваю голову в
плечи. Лишь у самой земли падение прекращается, и самолет, качаясь,
некоторое время удерживается в таком неопределенном положении и затем
медленно, очень медленно начинает набирать высоту. Черт возьми, до чего же
неприятно! Моторы ревут из последних сил. Только на них и надежда! А если
в это время какой-нибудь из них вздумает чихнуть, что тогда?!
Мы ушли далеко-далеко, прежде чем я набрал безопасную высоту. Ладно, пора
убирать щитки. Дергаю за рычаг. Машина, словно из-под нее разом убрали
воздух, камнем валится вниз. Пренеприятнейшее ощущение- сыпаться с
ревущими моторами!
Наконец, хвала аллаху, все кончилось. Мы летим как надо. Вытираю ладонями
пот со лба и даю себе клятву никогда не выпускать щитков на посадке.
Никогда!
Сажусь, заруливаю. Майор Зинченко встает с сиденья, открывает астролюк над
головой и, высунувшись из него, машет технику рукой, чтобы тот подал
лесенку.
Значит, он собирается выпустить меня самостоятельно? А ведь мог бы,
кажется, еще немного полетать со мной...
Во время обеда Бобровский спросил у меня, уныло глядя в тарелку:
- Ну как?
- Что?-сказал я, косясь на Кришталя, теребившего тонкими пальцами бахрому
салфетки.- Что "ну как"?
- Ну, эта... машина?
- А-а-а... Н-ничего машина, - неуверенно сказал я и поежился от взгляда
Виктора.- Т-тяжеловатая немного.
Виктор оторвал нитку от салфетки и слабо вздохнул:
- Вот-вот - тяжеловатая немного. Пойдем, брат Николай.
Я посмотрел им вслед. Нехорошо себя чувствуют ребята.
В тот же вечер ко мне подошел замкомандира эскадрильи майор Назаров. Щуря
карие, чуть выпуклые глаза с воспаленными от недосыпания веками, осмотрел
меня с каким-то любопытством и, устало проведя обеими руками по лицу,
сказал хрипловатым голосом:
- Пойдем подлетнем чуток. Я тебе ночью провозные дам.
На аэродроме тихо. Полк ушел на боевое задание, и в воздухе только мы
одни. Ночь - чудо! Тихая, теплая. В небе, в сиреневой дымке, только что
народившийся месяц пас отары звезд. На земле, темной и притаившейся, не
было видно ни одного огонька. Чернели лесные массивы, разрезанные на куски
светлой лентой реки. Тянулись вдаль линии железных и шоссейных дорог. Там,
на западе, совсем недалеко отсюда, они, пересекая фронт, уходят к врагу.