"Теофилис Тильвитис. Путешествие вокруг стола " - читать интересную книгу автора

были, ясно?
- Пьют генералы, пьют кардиналы, - повторял Плярпа своим писарям, когда
директор удалялся из канцелярии, - важно, чтоб входящие и исходящие в ажуре
были! Слыхали?
Сказав это, Плярпа запирал шкафы, ящики стола и незаметно исчезал на
весь день...
- Пьют генералы, пьют кардиналы, - кричал он в ресторане Чипурны до тех
пор, пока под утро вышибала выволакивал его оттуда и взваливал на извозчичьи
санки.

Жизнь - лотерея

В Каунасе - временной столице независимой Литвы - жителей было, что
сельдей в бочке. Поэтому и канцелярии балансовой инспекции приходилось
тесниться в одной комнате. Четыре окна, обращенные к солнцу, не только
пропускали достаточное количество света, но улавливали и самые первые лучи
солнца. Под окнами стояли письменные столы - по одному на каждого помощника
инспектора. У противоположной стены торчали разнокалиберные столы и столики
для низших чинов. Перед писарями, сидевшими вдоль стены, открывалось
просторное поле для обозрения всех действий помощников.
Первый помощник инспектора Пискорскис извлекал из ящика стола открытку,
вставлял ее между двумя стеклами, держал некоторое время против света и
снова прятал в стол. Иногда он накидывал на голову черный платок, возился
под ним, сдергивал, долго вглядывался в белый листок бумаги, мотал головой и
снова исчезал под магическим покрывалом. Фотолюбитель-художник,
увековечивший долину Мицкевича и гарнизонный костел, хотел создать
удивительное произведение: смонтировать из двух снимков один, на котором
из-за крон деревьев прославленной долины просматривалась бы колокольня
костела. Однако дело не клеилось, открытка, вымоченная в проявителе, на
глазах чернела, Пискорскис швырял ее в мусорную корзину, отирал пот со лба,
острым карандашом подправлял негатив, рассматривал издали, мурлыкал какую-то
песенку, не замечая никого вокруг.
У соседнего окна спиной к Пискорскису сидел Уткин. Подперев руками
плешивую голову, полковник целыми часами глазел на шахматную доску, зажигал
давно погасшую в зубах папиросу, долго мусолил то пешку, то офицера или,
вцепившись в гриву коня, припечатывал его к доске, мысленно колесил по
клетчатым дорогам и перекресткам и опять подпирал голову обеими руками.
Частенько к его столу подходил Пищикас, изучал положение, передвигал фигуру,
отходил к лаборатории Пискорскиса, возвращался, снова переставлял фигуру,
совершал променад по канцелярии, подходил к окну, бесцельно смотрел на
улицу, проводил расческой по длинным светлым волосам, доставал серебряный
портсигар и, скривившись, чиркал спичкой.
В углу у директорского кабинета разместился четвертый помощник
инспектора Бумба-Бумбелявичюс. Он чертил какие-то квадраты, клеточки,
выписывал колонки цифр, что-то напевал, откидывался на спинку стула,
оглядывал канцелярию, переводил дух и вновь углублялся в расчеты. Иногда,
забывшись, он ни с того ни с сего ухмылялся, покачивал головой и снова
склонялся над бумагой. От умственного напряжения на его лбу вздувались две
синие жилы.
- И тем не менее, - поворачивался Пискорскис с негативом к свету, -