"Александр Титов. Никиша (Повесть) " - читать интересную книгу автора

порог, ворчит. Опять в доме беспорядок: телевизор дребезжит, воняет горящим
нутром, Сапрон рычит словно "сумасходнай", Никиша скулит, завидев по
телевизору военное кавказское действие.
Погремев посудой в сенях, бабка возвращается, несет перед собой
литровую банку с жидкостью. Самогонка мутная, с белесыми хлопьями.
Сапрон недолго думая наполнил большие стаканы доверху. Не дожидаясь,
пока Никиша пришкандыбает к столу, выпил свою порцию, выдохнул горячий
спиртовой воздух. Старуха отвернулась от перегара, замахала ладонью - как от
идола пахня!
Она теребит Никишу за рукав, чувствуя горячую кость дезертира.
Жалуется на Сапрона, решившего помереть "бусурманским способом".
Старый дурак червей боится - они, дескать, покойников в земле
"точють". Поэтому наказывал на кладбище себя ни в коем разе не
хоронить, заготовил в саду поленницу дров, установил на ней просмоленный
гроб, прикрыл от дождя "целлохвановой" пленкой. И строго-настрого, под
расписку, приказал после его смерти сжечь тело на этом костре...
- Да, я хочу быть горячим воздухом Родины!.. - Сапрон, услышав ее
шепот, бьет кулаком по столу, летит на пол миска с квашеной капустой.
- Уймися, дурак, не позорьси перед народом, убери из сада свои смоляные
чертовы дрова!.. - Мавра гневно потрясает кулаками, изработанными до такой
жилистости, что они кажутся страшнее
Сапроновых. Но Никиша ее не боится - простая бабка, которую всегда
можно обмануть, уговорить на любое дело. Как и у всех здешних старух, у нее
противный голос. Маленький гость, не желая с ней разговаривать, подходит к
столу, берет стакан с мутным самогоном и, подмигнув бабке, торопливо пьет,
захлебываясь и перхая. Одолев огромную для него порцию, хватает корку хлеба,
целует ее мокрыми сивушными губами.
Мавра ахнула, побежала скорее за холодцом, который она не выставляла,
припасая для ужина.
- Нба табе, Микиток, закуси, а то опять не дойдешь до своей хаты,
шмандыкнешься в лопухи!...
Никиша с жадностью накидывается на холодец, черпая дрогало алюминиевой
ложкой. Студень вкусно тает во рту, привыкшем к нищете дезертирского
питания. Старик поглядывает боковым глазом на Мавру, приоткрывшую рот,
соображает в уме, что все старухи - общее для деревенской жизни тело. В их
ругани всегда звучит надежда. Пьянея, он повернулся к Мавре, молодцевато
ударил себя в грудь левой ладонью
- в правой зажата ложка: сгустки холодца шлепаются на пол, и он сам же
на них оскользается.
- Я не грешник, матушка! - писклявый и в то же время умиротворенный
голос. - Я спасси, не помир... Другие грешили, убивали, а я сидел у своей
темноте... Я ишшо живой!..
Мавра как две капли похожа на Грепу, поэтому дезертир смело проходит
посреди обеих - к двери, чтобы окончательно выйти на волю.
- Што ты, идол, пхаешься? - ворчит Мавра.
Никиша оборачивается, смотрит на нее, как на молодую девку.
- Иди, иди, дурак недобитай!.. - ворчит старуха.
Сапрон спит, уронив лицо на стол. Могучие ладони вяло выкинуты вперед,
валяется надкусанный огурец.
- По до-ма-ам! - Дезертир дает сам себе писклявую, труднопроизносимую