"Владислав Андреевич Титов. Ковыль - трава степная " - читать интересную книгу автора

прощения просил. И слова не вымолвила. Только "уйди" сказала. Так
презрительно...
Иван Ильич помолчал и, тяжело вздохнув, заспешил:
- И начались муки. Забеременела Катя. Разные слухи ходили по селу.
Сам знаешь, народ какой есть. "Давай поженимся и уедем или тут вместе жить
будем", - говорил ей. Она и смотреть не хотела в мою сторону. А тут...
донесли в райком партии, что, мол, председатель колхоза безобразничает.
Вдов обижает. Мое счастье, что секретарь - мужик умный. Выложил я ему, как
на духу, все. А так мог бы и партбилета лишиться... Когда родился ты, -
голос Ивана Ильича дрогнул, - сын... мой сын... и не мой. Я с ума чуть не
сошел! Плакал и смеялся. Смеялся и плакал. Трудно было, Евген. Ох как
трудно! Никому не дай бог так. Не выдержал - пошел однажды в роддом. Купил
гостинцев, времена-то трудные были. А ей-то еще и тебя надо грудью кормить.
А откуда оно, молоко, возьмется? От баланды крапивной? Не приняла меня
Катя. Гостинцы вернула и велела не пускать. Под окном палаты всю ночь
простоял. Она и головы в мою сторону не повернула. Утром увидел тебя.
Комочек красный. За грудь губенками тянешь, тянешь, а там ничего нет. Ты
реветь, а она смотрит на тебя и тоже слезами обливается... За что ж ты,
жизнь, тан больно бьешь нас? Чем мы перед тобой провинились? Жить не
хотелось. О смерти думал...
Иван Ильич пододвинул к себе стакан, налил водки и одним махом выпил.
"Я тоже, наверное, лет через пять поседею", - подумал Евгений, глядя на
белую голову отца.
- Смерть - это проще всего, - будто самому себе сказал Иван Ильич. -
Не имел я на нее уже права. Не имел! - твердо добавил он. - Потому что ты
на свет появился. А кроме вас, у меня никого нет.
В комнате стало сумеречно. Осторожно вошла Екатерина Ивановна, зажгла
лампу. Лицо отца показалось Евгению осунувшимся и каким-то неестественно
бледным. Словно он только что поднялся с постели после тяжелой,
изматывающей болезни. От глаз густым пучком расходились моршины, углы губ
были опущены и придавали лицу скорбный и измученный вид. "Как он стар! -
отметил про себя Кудряшов. - Наверное, это очень трудно - быть совсем
одиноким. - Что-то похожее на жалость шевельнулось в его груди и тут же
ушло. - Запутался я совсем", - подумал Евгений,
В памяти внезапно возник тот яркий летним день, когда он узнал, что
стал отцом и что там, в таинственных комнатах больницы, живет крошечное
существо, маленький человечек - его дочь.
Он приходил к ним по три раза в день. Подолгу стояч у окна палаты,
смотрел на счастливое, сияющее лицо жены и сам счастливо улыбался. Наташка
смешно жестикулировала, показывая, что глаза у дочери похожи на ее глаза, а
нос и губы - на его нос и губы. В записке писала, что грудь ее распирает
молоко и врачи рекомендуют сцеживать его. И даже принесли какую-то машинку,
которую женщины называют "доилкой". "Как у вас в селе, на колхозной
ферме!" - иронически добавила в конце.
- Когда выписалась из роддома, - заговорил снова отец, - я подводу за
ней послал... привезти домой. Она и от нее отказалась. Шесть километров
пешком шла, тебя на руках несла. Вот недавно рассказывала, что сознание у
Волчьего лога потеряла. От слабости, от голода.
Иван Ильич говорил таким тонем, что было не понять, казнит он себя или
оправдывается.