"Игорь Ткаченко. Вторая петля" - читать интересную книгу автора

- А ты очень торопишься? Боишься, что к твоему приходу котлы в аду
остынут? - он громко захохотал, с потолка посыпалась труха, пахнуло чем-то
смрадным, чесночно-сивушным.
- Оденься, - он бросил мне узел с тряпьем. - Смотреть противно.
Можно было поспорить о том, что имеет более эстетичный вид - моя почти
новая туника или дырявые штаны и грубая дерюжная рубаха, но я вовремя
сообразил, что спор в данной ситуации - дело не только бесполезное, но и
явно опасное. И спорить не стал.
Пока я переодевался, громила адепт презрительно хмыкал в адрес моей
далеко не геркулесовой фигуры, давая понять, что, будь на то его, адепта,
воля, он не стал бы возиться со всякими там расследованиями, приговорами,
кострами и прочими глупостями, а просто положил бы меня на одну ладонь,
другой прихлопнул, сдул то, что осталось, и все. И никаких забот.
Но! Дисциплина есть дисциплина, и воли адепту никто не давал, что я не
без удовольствия отметил. Так что пришлось ему смирить свои кровожадные
порывы, завязать мне глаза куском мешковины и, поминутно икая и недовольно
бормоча, куда-то повести. Будь на то моя воля, я завязал бы себе нос, ибо
смердел ревнитель веры нестерпимо.
На самом деле все не так уж плохо, думал я, шлепая босиком по холодному
скользкому полу и ощущая на плече полновесность адептовой длани. Если меня
собираются сжечь, то зачем повязка? И потом я всегда смогу
дематериализоваться. Заряда моего браслета как раз хватит на то, чтобы
разложить на атомы или меня, или половину моего стража. Наполовину
дематериализованный адепт - веселое, должно быть, зрелище.
2
Каменные плиты под ногами сырые, но вода уже не хлюпает. Поворот
налево, ступенька, я чертыхаюсь: мог бы и предупредить. Еще ступенька, еще и
еще. Сорок одна ступенька. Адепт хрипит и фыркает, как больная лошадь.
Поворот направо, еще поворот. Сухой пол, если верить моим подошвам -
дощатый, плохо выструганный. Еще поворот, прямо, поворот, когда же это
кончится? Кажется, пришли.
Адепт сорвал с меня повязку и втолкнул в полутемную комнату. Около
высокого узкого окна, похожего на бойницу в крепостной стене, в сизом облаке
благовоний сидела томная девица и лениво щипала струны чего-то, отдаленно
напоминающего гитару. После каждого щипка инструмент пронзительно дребезжал,
и девица капризно морщилась. На коленях у нее лежала огромная книга. Золотое
тиснение по красному кожаному переплету. В памяти у меня всплыло красивое
слово "инкунабула"". Я огляделся: свечи, множество оплывших свечей в
тронутых зеленью подсвечниках. Горят лишь некоторые. Драпированные побитым
молью бархатом стены. Девица. Лицо девицы мне знакомо, не просто знакомо, а
мучительно, до зуда в мозгах знакомо. Если умыть ее с мылом, немного
подвести глаза, постричь черные космы и сделать их светло-каштановыми... На
кого же она похожа?
Я готов был выругаться от бессилия вспомнить.
- Здравствуй, отступник, - сказала девица неожиданно низким голосом.
- Желать здоровья человеку, которого вот-вот сожгут, как сосновое
полено? Нечего с ними церемонии разводить, пусть знают, с кем имеют дело. Я
расправил плечи так, что затрещала рубаха, и выпятил грудь.
- Ну-у-у, - не замечая моей воинственной позы, девица сладко
потянулась и зевнула, - сожгут тебя или не сожгут, еще неизвестно.