"Петр Ефимович Тодоровский. Вспоминай - не вспоминай " - читать интересную книгу автора

Особенно трудно было привыкать к нелегкой курсантской жизни первые
недели учебы. У многих новобранцев то ли от слабости, то ли от недоедания,
постоянного недосыпания случалось недержание мочи... Стоило нам чуть
согреться, как кому-то из нашей тройки приспичило бежать до ветру. Туалет
стоял метрах в двухстах от казармы, донести мочу на такое расстояние никто
не мог - в лучшем случае успевали добежать до первого этажа, распахнуть
входную дверь, высунуть свой брандспойт и... К утру вокруг парадного входа в
корпус образовывалось многослойное, желтовато-бурое с прожилками светлого
льда поле. Каток!.. Так что пробиться к печке, чтобы хоть как-то
просушиться - неосуществимая мечта.
...Значит, я с этим переводом на шестьсот рублей от старшей сестры
перемахнул через забор. Всю дорогу от училища до рынка в голове крутилась
одна и та же мысль: сейчас куплю буханку хлеба, хлеба, хлеба!.. И вгрызусь в
нее, в этот дурманящий душу аромат, недосягаемый и такой желанный. Вдоволь
насытиться именно хлебом - единственная мечта всей жизни. Не надо никакого
там шоколада или еще чего-то там. Нет. Насытиться хлебом, его выдавали нам
так мало, так мало... Садятся за стол двенадцать молодых, голодных как волки
курсантиков, а на столе маленькая, сыроватая с торчащими иглами нечищеного
овса буханка, и эту буханочку надо разделить на двенадцать равных частей.
Ниткой вымеряется длина буханки, ширина, острым ножом она делится на
двенадцать частей. Один из курсантов отворачивается, старшина тычет пальцем
в ломтик хлеба, спрашивает: "Кому?" Отвернувшийся, не глядя, называет первую
попавшуюся фамилию, и каждому кажется, что ему-то как раз и попался самый
маленький ломтик.
...Захожу я на этот Сенной рынок города Саратова, в кармане шинели рука
сжимает шестьсот рублей, - это чтобы не выхватили, - покупаю вот такую
буханочку хлеба за четыреста пятьдесят рублей. Разламываю ее на две части,
прячу в карманы шинели. Думаю: "Вот сейчас съем одну половину, а вторую
оставлю на завтра". Иду и выщипываю по кусочку, глотаю не прожевывая. Так,
мне казалось, скорее наступит сытость. Мы и во время обеда первое съедали
только жидкое, потом густое смешивали со вторым, крошили туда весь ломтик
хлеба и все это месиво проглатывали большими порциями... Ну, в общем, не
доходя до ворот рынка, я не заметил, как съел и вторую половину хлеба. Тут
меня и застукал гарнизонный патруль. Как я ни старался объяснить капитану с
красной повязкой на рукаве шинели, что я давно не ел досыта хлеба, что я
впервые в самоволке, потому что моя старшая сестра прислала мне шестьсот
рублей и я без разрешения перемахнул через забор училища и так далее и тому
подобное...
Ну ладно, напилили мы с Райским (так его звали) дровишек. Чудак,
ей-богу! Я-то рванул за хлебом, он же просто так - захотелось пошляться по
городу... Надеялся подцепить какую-нибудь девчонку. Райский этот,
оказывается, был уже этим... У него уже была женщина. За месяц до войны их
класс был на уборочной. ("Товарищи колхозники! Поможем студентам убрать
урожай!") Вдова. Правда, молодая. Все угощала парным молочком. И так
случилось, что Райский остался у нее ночевать. После молочка вдова достала
соленых огурчиков, нажарила картошки, выпили что-то крепкое и мутное, и он
остался ночевать. Всю ночь его разыскивал отряд, а он в это время как раз
занимался любовью с этой женщиной. Звали ее Нюрой. Поначалу ему было
страшновато прикасаться к Нюре, он краснел, весь дрожал... И сразу у него
ничего не получалось. От этого он сильно переживал. Нюра его успокаивала,