"Петр Ефимович Тодоровский. Вспоминай - не вспоминай " - читать интересную книгу автора

говорила, что впервые такое случается со многими. Потом Райский уснул в ее
объятиях, уткнулся коленями ей в живот, как щенок, а проснулся Рэм (так его
звали) оттого, что он уже на Нюре занимается любовью... Как это случилось,
он не мог найти объяснения, но факт остается фактом: Нюра как-то так
сделала, что он оказался на ней...
Ну ладно. Был грандиозный скандал, успели ведь сообщить родителям: так,
мол, и так - пропал ваш сыночек. Утром, когда он, этот Рэм, заявился,
пришлось перезванивать родителям, успокаивать их, мол, явился ваш сыночек...
Рэма в этот же день отправили домой; он так скучал по Нюре, что взял и
написал покаянное письмо: попросился снова на уборочную... Но тут как раз и
началась война.
Все это мне рассказывал он после Волги, когда мы лежали на
гауптвахте -так, знаете, сырой полуподвал и зарешеченные окна. Он все
бормотал, а я думал о своей незнакомке. Не мог забыть ее глаза, серые,
огромные и широко расставленные, хоть бери и рассматривай их по
отдельности... Да, я как раз познакомился (если это можно назвать
знакомством), когда перемахнул через забор училища с почтовым переводом на
шестьсот рублей от старшей сестры.
Я не знал, где тут почтовое отделение и какой-нибудь рынок. И только я
перемахнул через забор, вижу - идет ОНА! Первая попавшаяся. Я спросил ее.
Она объяснила. За это короткое время я успел ее рассмотреть: глаза,
волосы -копна соломенных волос, - аккуратный носик и пушистый воротничок
вокруг шеи. Но спросить ее имя и всякое другое не решился, потому что дурак.
Где мне ее теперь искать?! Что ж мне теперь, каждый день прыгать через этот
забор и торчать на этой маленькой, горбатой улочке в надежде, что она вдруг
появится?.. А может, она вообще живет в другом районе города Саратова, а
здесь оказалась случайно: была у подружки или по делам... Рэм все талдычил
про свою Нюру, а я не мог уснуть, все думал о "своей" незнакомке, которую,
как сейчас понимаю, потерял навсегда. Надо было задержаться хоть на
минуточку, глядишь, узнал бы ее имя, где живет, может, даже свидание
назначил... Так нет же! В глазах торчала буханка хлеба. Я ее поблагодарил,
вскочил на подножку трамвая и... Да что теперь говорить - проворонил, сиди и
кукуй!
Вообще-то Рэма призвали в армию из Астрахани. Он сам, оказывается,
астраханский парень. Про Ленинград он наврал. Утром, когда нас освободили,
он признался, что никогда не был в Ленинграде, но всю жизнь мечтал увидеть
этот город, который он знал как свои пять пальцев. У него был альбом "Виды
Ленинграда", ему отец подарил этот альбом. А сам он родился в Астрахани. Их
семья всю жизнь кочевала, отец военный, подполковник: и в Архангельске жили,
и где только не жили! Отец на Халхин-Голе воевал и на финской, а спустя три
месяца после начала большой войны они с матерью получили похоронку. Отца
убили где-то под Смоленском... Потом, когда Рэм из пулеметного батальона
перебрался к нам, в минометный, мы с ним крепко подружились: он, Юра Никитин
и я. Рэм по ночам, перед сном рассказывал нам нескончаемую историю про
какого-то испанского разбойника Азоло де Базана, его интересно было слушать.
Или про пещеру Лейх-виста... Вот завалимся на нары после тяжелого морозного
дня, угреемся - Рэм посередке, а мы с Юркой Никитиным по бокам, - и слушаем
про Азоло де Базана... Такой начитанный парень оказался, мы крепко
подружились. И каково было наше изумление, когда старшина на утренней
перекличке назвал Рэма Райского Ивановым! Он, оказывается, был Иванов.