"Владимир Токмаков. Детдом для престарелых убийц " - читать интересную книгу автора

слухи, сплетни, а не тиражи, критические статьи и монографии!
Мотя Строчковский поскользнулся на чьей-то академической лысине и,
падая одновременно в забытье и салат из кальмаров, все-таки успел
провозгласить:
- Ненавижу, блин, филологов!.. Они способны отыскать слона там, где не
водятся даже навозные мухи!..
- Не согласна! - с возмущением заступилась за филологическую честь
некая юная поэтесска. (Каюсь, я забыл, как ее зовут. Кажется, Наталья. В
фамилии у нее было что-то про "каки"). По-моему, в начале пьянки Мотя на
кухне пытался именно ее этой самой филологической чести лишить. - Филологи
помогают спящему разуму понять его сны, чтобы они не превратились в реальных
чудовищ!
- ...Да ну вас всех, блядей, в жопу! Величественно - это когда пишут
про Акакия Акакиевича или про мерина Холстомера! А про императоров
получается чаще всего смешно и пошло! - свирепо орет на весь дом сидящий в
прихожей на пачке старых журналов "Нового мира" уже бухой в сиську
знаменитый тележурналист Михаил Дундарин.
- А умище, умище-то мне куда девать?! - не унимается Дундик.
- Может быть, тебе его личинками откладывать? - интересуется
Строчковский.
Вообще-то я не знаю, как он здесь оказался. Они ведь с Шарлоттой
терпеть друг друга не могут. "Я невыносимый человек? - бурчал Дундарин. -
Вот и не выносите меня! Оставьте, где взяли!" Те два качка, которые весь
вечер пили только морковный сок, попытались вывести М. Дундарина на
лестничную площадку. Но он, проявив удивительную для пьяного существа прыть,
вырвался от них и с криком: "Помогите, меня ебут демократы! Меня демократы в
жопу ебут!.." - стал ломиться в железную дверь соседней квартиры, где, по
слухам, жила любовница помощника прокурора города Волопуйска. Пришлось
вернуть Дундарина обратно и вновь посадить в прихожей на "Новый мир". Там он
как-то сразу обмяк и вдруг со словами: "Дундарина обидеть может каждый..." -
обхватил за талию одного из качков и горько заплакал.
- Да, у Дундарина сегодня по плану упадок сил и нравов, - философски
промолвил вышедший вслед за мной в прихожую Николс-астролог и, видимо, чтобы
отвлечься от неожиданно возникшей дундаринской темы, с нетрезвой вежливостью
спросил, почему у меня такой нездоровый цвет лица.
- Мне в последнее время стало трудно дышать, Ник... - искренне
признался я.
- Астма? - посочувствовал Николс.
- Нет, просто воздух до невозможности засорен словами, которые все чаще
бросают на ветер...
В окно видно черное ночное небо. Оно густо забрызгано белыми капельками
звезд. Порнографический образ, как будто Бог кончил на черную шелковую
простынь.
Уже далеко за полночь. Я иду на кухню и завариваю себе крепкий кофе.
- Сахар - это белая смерть! - пьяно улыбаясь, говорит мне забредшая
вслед за мной одна из тусующихся здесь девиц. При ближайшем рассмотрении ею
оказывается та самая юная поэтесска, что в споре со Строчковским заступилась
за филологическую честь. (Даю свой член на отсечение, но я теперь уже
полностью забыл, как ее зовут.)
- Понятно, сахар - белая смерть. А вы, стало быть, предпочитаете