"Михаил Токуров. Любимый город " - читать интересную книгу автора

всякий, кто не противопоставляется Врагу, служит ему. Но такой путь есть
уделом немногих Истинно Верующих. Были таковые в старые времена. Так
Истинная Православная Церковь со своим Патриархом открыто восстала против
царя-христопродавца Ивана Ягеллона во имя древнего благочестия. И восстал
против него святой Степан, Первый Ратник Спаса Нерукотворного, не
устрашившись ни воевод безбожного царя, ни анафем лжеиереев иоасафлянских,
ибо бессильны заклинания безбожников против истинного воина Христова. Но
отвернулся тогда Господь от христиан за грехи наши, и собрал нечестивый царь
Иван великое войско и пришёл на подмогу ему король лядский. И сошлись они в
великой битве. Аки львы сражалось благочестивое воинство, но попущением
Божиим одолели враги христиан и взяли в плен их гетмана. Страшными пытками
терзали они плоть его, но не устрашился Степан и не отрёкся от Истинной
Веры, отвергнув все прельщения слуг антихриста. Тогда подвергли они его
страшной казни в Москве, но твёрд остался дух его до самого конца и ни
единого стона не издали его уста. А Москва же есть град проклятый, ибо не
восстал против гнусного Ивана за богохульства его, а, напротив, кричал ему
"виват", когда ехал тот в поруганный ляхами Киев, чтобы надеть цесарскую
корону. Но ничто суть короны земные пред Светом Царствия Небесного... Ой...
Отец Аввакум чересчур вошёл в роль и его понесло - теперь он смущённо
рассматривал свои ногти, ожидая, что скажет иоасафлянский еретик, перед
которым он столь опрометчиво открылся.
Борис же продолжал с интересом смотреть на замолчавшего
подследственного. Технология "промывания мозгов" будущих самоубийц была ему
известна, только, пожалуй, никто из "пастырей" ещё не пробовал своих
вдохновенных тирад на нём лично. Ясно, что на потерянных пацанов она должна
была производить впечатление удара молнии и божественного откровения. После
которого они готовы были жертвовать жизнью по слову пославшего их. По слову
блондина с прямым носом из столовой на проспекте Ягеллонов. Человека,
называемого Индриком.
Изложение событий эпохи становления Цесарства в версии отца Аввакума
отличалось от Сенкевичевской "Трилогии". Классик считал "своей" совсем
другую сторону. Борис тоже. У него не вызывали сочувствия ни гетман Степан
Разин, ни князь Михаил Вишневецкий, ни тёзка его подопечного патриарх
Аввакум. Особенно последний.
...
Патриарх стоял в центре площади, чуть подавшись вперёд. Левая рука была
отведена назад и вбок, правая двумя перстами указывала вверх на затянутое
серыми тучами небо. Туда же был устремлён его взгляд. На сгоревшие танки
Можайской бригады он не смотрел. И обгоревшие трупы около них его тоже не
интересовали. И даже треск пулемётных очередей никоим образом не мешал
раздумьям патриарха о Вечности. Пули вообще не могли нанести ему какой бы то
ни было вред. Разве что ракеты. Но в сегодняшнюю погоду вертолёты не летали.
Борис прекратил стрельбу и спрятался за стеной. От задней стены
полетели кусочки кирпича - на этот раз 'кастраты' опоздали. Он перевёл дух и
огляделся. Пол большой комнаты на четвёртом этаже пятиэтажного бюровца был
покрыт битым кирпичом, стреляными гильзами и грязными листками бумаги. На
одной из боковых стен каким-то чудом уцелела и даже не перекосилась картина,
изображавшая утро в сосновом бору с медведями.
- У "кастратов" там пулемёт, господин поручик! - заорал ему на ухо
сержант Лукашевский, - в магазине, млин, второе окно слева! Тяжёлый!