"Джон Толанд. Последние сто дней рейха " - читать интересную книгу автора

Вас, и я знаю, что Вы не подведете наши чаяния".
Глубоко тронутый, Рузвельт сказал, что генерал-майор Эдвин Ватсон, его
секретарь, будет читать ему это письмо перед каждой встречей. "Я не возьму
тебя с собой, Берни, - сказал Рузвельт. - У тебя морская болезнь, но я
обещаю, что не буду выдвигать никаких, условий для подписания мирного
разговора. Когда я буду делать это, то ты будешь сидеть рядом с папой". "Не
выдвигайте никаких предложений", - посоветовал Барух и положил руку на плечо
президенту, такую фамильярность он позволил себе впервые. "И запомните, -
добавил он, - где бы вы ни сидели, вы должны сидеть во главе стола".
На глазах Рузвельта выступили слезы и, садясь, он опустил голову,
скрывая необычное для него проявление эмоций.
Джордж Маршалл пришел на доклад к президенту 2 февраля в начале
двенадцатого. К ним присоединился адмирал флота Эрнст Кинг. Маршалл и Кинг
были поражены, насколько президент выглядел бледным и осунувшимся. Не
подозревавший о произведенном впечатлении, Рузвельт с интересом слушал их
рассказ о неудачных встречах с британскими начальниками штабов и резкой
реакции английских союзников на план форсирования Рейна войсками Брэдли.
Президент попросил принести карту и после тщательного ее изучения
заметил, что хорошо знает эту местность, поскольку однажды проехал на
велосипеде по сельским дорогам в районе Бонна и Франкфурта, и полностью
одобряет план Эйзенхауэра. Маршалл и Кинг не хотели больше утомлять своего
главнокомандующего и через полчаса ушли. Уже на катере, который доставлял их
на берег, они не могли оправиться от впечатления, которое на них произвел
внешний вид президента. Их лица выражали тревогу, но в присутствии команды
они старались не показывать этого.
Незадолго до полудня Черчилль вместе с дочерью Сарой и в сопровождении
Идена поднялся на борт "Куинси". На ленче премьер-министр, сам еще не совсем
оправившийся от болезни, вел разговор, проявляя свой острый ум и блестящее
ораторское искусство. Во время разговора Рузвельт упомянул, что
Атлантическая хартия никогда не подписывалась Черчиллем и что он сам написал
имя Черчилля на копии документа. Он также шутливо выразил надежду, что
Черчилль поставит вторую подпись, сделав хартию настоящим документом.
Черчилль также не без иронии заявил, что недавно перечитывал Декларацию
независимости и с радостью обнаружил, что она была воплощена в хартию.
После ленча Иден сказал Стеттиниусу, что, по его мнению, президент
выглядел более раскованным, чем на встрече в Квебеке осенью, но в дневнике
записал: "... при взгляде на него создается впечатление, что он теряет
силы". Стеттиниуса слова Идена не успокоили. Он все еще прекрасно помнил,
как все тело и руки Рузвельта тряслись на инаугурации во время обращения к
нации. Еще на ленче Рузвельт вскользь заметил, что спал ночью по десять
часов во время поездки на Мальту, но так и не чувствовал себя выспавшимся.
В тот же день генерал-губернатор повез Рузвельта и его дочь на прогулку
по пятидесятикилометровому острову. В заметках президента позднее
отмечалось, что "погода в тот день была восхитительной". Отдохнувший после
приятной прогулки, в шесть часов вечера в офицерской кают-компании Рузвельт
встретился с Черчиллем и начальниками Объединенного штаба. Черчилль как
обычно был лидером в разговоре, а Рузвельт больше утвердительно кивал
головой, чем говорил. Спорный вопрос о стратегии на Западном фронте
разрешился с удивительной легкостью, когда Черчилль с готовностью утвердил
план Эйзенхауэра. Премьер-министр решил одну проблему, но тут же поставил