"Дж.Р.Р.Толкиен. Дерево и лист [= Лист работы Мелкина]. Пер. - Е.Гиппиус." - читать интересную книгу автора

огромной, что для работы Нигглу понадобилась лестница. Он сновал по ней
вверх-вниз; там приходилось добавить один какой-нибудь штрих, тут убрать
неудачный мазок.
Случалось, что кто-то заходил проведать Ниггла. Он казался спокойным
и приветливым, вежливо слушал то, что ему говорили, и лишь все время
перебирал карандаши, которые лежали у него на столе. Думал он о своей
картине. Она стояла теперь в большом сарае, который Ниггл специально для
нее построил в огороде, навсегда распростившись с картофелем. Но, увы!
Доброе сердце не давало ему житья. "Как бы я хотел быть более цельным", -
говорил он себе иногда, имея в виду, что он хотел бы, чтобы люди не
раздирали его на части со своими бедами и заботами.
Когда наставали спокойные дни, и Ниггла подолгу никто не тревожил,
все виделось ему в радостном свете. "Ничего, уж эту картину я закончу,
единственную мою настоящую картину, говорил он себе, бывало, - а там, что
делать, придется отправиться в это проклятое путешествие". В глубине души
он уже начинал понимать, что недолго осталось откладывать начало пути.
Картине пора было перестать расти и начать принимать законченный вид.
Как-то Ниггл стоял перед холстом, отступив на несколько шагов, и
пристально, почти беспристрастно, его разглядывал. Он совсем запутался и
сам не знал, что о нем думать. Картина была никудышно написана, это верно,
и все же, как она была прекрасна! Одна-единственная действительно
прекрасная картина на всем белом свете.
Нигглу очень не хватало дружеского совета. А еще лучше, чтобы в
комнату вошел он сам, похлопал бы его (то есть себя) по плечу и сказал
(конечно, совершенно искренне): "Это же великолепно! Понимаю, дружище,
понимаю. Кажется, я догадался, чего ты хотел добиться. Умоляю тебя,
продолжай в том же духе и ни о чем не беспокойся. Мы будем хлопотать,
чтобы тебе назначили пенсию, так что нуждаться тебе не придется".
Однако, пока что никакой пенсии у него не было. К тому же, он понял
самое главное. Чтобы закончить картину хотя бы при ее нынешних размерах,
ему придется хорошенько сосредоточиться и работать, работать изо всех сил.
Итак, Ниггл закатал рукава и начал сосредотачиваться. Первые
несколько дней он еще пытался не отвлекаться. Но... Бесполезно! Его
постоянно прерывали. То случались какие-нибудь мелкие неполадки в доме, то
надо было ехать в город и выступить там (о, ужас!) присяжным в суде, потом
заболевал какой-нибудь знакомый, или у мистера Пэриша случался прострел, и
он не мог шевельнуться. Не говоря уже о гостях: они просто появлялись один
за другим. Была весна, и всем, конечно, хотелось попить чайку где-нибудь
на свежем воздухе. Например, у Ниггла, у него ведь чудесный домик за
городом. Ниггл молча проклинал гостей на все лады, но все же не мог
отрицать того, что сам их всех пригласил, еще тогда, зимой, когда он был
совсем не прочь отвлечься, съездить в город за покупками, а заодно и
навестить знакомых.
Суровое лицо не давало желаемого результата: иногда его не удавалось
вовремя сделать, ну, а тогда, когда речь шла об обязанностях, беднягу
просто никто не спрашивал. Один из гостей как-то раз намекнул Нигглу, что
пора, мол, заняться садом, а то он совсем зарос, и как бы не пожаловал
инспектор.
Конечно, никто ничего не знал о картине. Но, если бы и знал, что бы
это изменило? Думаю, они не придали бы ей никакого значения. К тому же,