"Людмила Толмачева. Мужские сны " - читать интересную книгу автора

мол, сожгут, чего доброго, а ведь это ж память о родителях наших, твоих
дедушке с бабушкой. Папа ставил его еще до войны, в тридцатых. Считай, дому
этому семьдесят годков. Но крепкий, ни одно бревнышко не сгнило. Из
лиственницы он. Значит, вечный.
- Ну уж. Вечного ничего не бывает.
- А вот посмотришь: коттеджи эти развалятся, а наш дом будет стоять.
- Ну хорошо. Так что я-то могу посоветовать? Может, продать?
- Жалко. Ведь родными руками срублен. Сколько в нем всего пережито! И
война, и рождение, и смерть родных...
- Не знаю, мама, что и сказать. А может, тебе съездить, поговорить с
дядей Пашей на месте?
- А на кого дачу оставлю? Клубника поспевает, огурцы скоро пойдут. Я
ведь как перееду туда, так и останусь до сентября. Чего мне туда-сюда в
город мотаться? Я думаю, что лучше тебе бы в Кармаши съездить, как-то решить
этот вопрос. А?
Татьяна поняла, что мать давно все решила, а "совет" лишь для отвода
глаз придумала. Она усмехнулась, но вслух сказала:
- Вообще-то я полтора года в отпуске не была. Подам-ка я завтра
заявление. Пусть только Гаврилыч попробует отказать. Так и быть, смотаюсь в
твои ненаглядные Кармаши на денек-другой, а потом махну куда-нибудь в
Италию. Как думаешь?
- Давно пора. Может, познакомишься с каким-никаким мужчиной...
- Лучше одной жить, чем с "никаким" мужиком маяться.
- Охо-хо, горе ты мое луковое! И что же тебе так не везет? И умная, и
внешностью Бог не обидел...
- Мама! Прекрати! А то еще месяц не приеду.
- Ладно, ладно. Я завтра на дачу с утра. А ты, как вернешься с
Кармашей, сразу ко мне. Я тебя свежей клубникой со сливками откормлю. Чтоб
ушла эта бледность со щек да синева под глазами. Ведь совсем исхудала,
извелась на своей работе.
- Ой, мамуля, тебя послушать, так в гроб краше кладут.
- Тьфу на твой язык! Чего плетешь? Тамара Федоровна перекрестилась,
шепча какую-то молитву, затем сходила на кухню за фольгой и завернула в нее
дюжину ватрушек дочери "на дорожку".
Татьяна вышла из поезда на перрон небольшой станции и огляделась. Она
не была здесь двадцать лет. Но кажется, на станции ничего не изменилось. То
же небольшое здание вокзала, тот же мост через железнодорожные пути, те же
женщины, торгующие земляникой и цветами. Она перешла по мосту на другую
сторону и села в автобус до Кармашей. Устроившись на заднее сиденье, она всю
дорогу смотрела в окно и радовалась приволью здешних мест. У самого
горизонта прятался в сизом мареве огромный лесной массив. От него и до
дороги широко, насколько хватало взгляда, раскинулись поля, луга и небольшие
перелески. Среди них темно-серой змейкой вилась река с берегами, поросшими
серебристыми ивами. В двух-трех местах виднелись постройки ферм и полевых
станов, а над всей этой ширью бархатно синел небесный купол.
Женщины - их в автобусе было большинство - говорили о детях, внуках,
ценах на сахар и муку, жаловались на мизерную пенсию, которую, как ни крои,
ни на что не хватает.
Впереди, лицом к Татьяне, сидела молодая женщина, не старше двадцати
пяти лет, и придерживала правой рукой связки новеньких учебников, лежащих