"Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений, том 35" - читать интересную книгу автора

что у меня спросили, кому быть имамом после Шамиля? Я сказал, что имамом
будет тот, у кого шашка востра. Это сказали Шамилю, и он захотел избавиться
от меня. Он послал меня в Табасарань. Я поехал, отбил тысячу баранов, триста
лошадей. Но он сказал, что я не то сделал, и сменил меня с наибства и велел
прислать ему все деньги. Я послал тысячу золотых. Он прислал своих мюридов и
отобрал у меня все мое именье. Он требовал меня к себе; я знал, что он хочет
убить меня, и не поехал. Он прислал взять меня. Я отбился и вышел к
Воронцову. Только семьи я не взял. И мать, и жена, и сын у него. Скажи
сардарю: пока семья там, я ничего не могу делать.
- Я скажу, - сказал Лорис-Меликов.
- Хлопочи, старайся. Что мое, то твое, только помоги у князя. Я связан,
и конец веревки - у Шамиля в руке.
Этими словами закончил Хаджи-Мурат свой рассказ Лорис-Меликову.

XIV

Двадцатого декабря Воронцов писал следующее военному министру
Чернышеву. Письмо было по-французски.
"Я не писал вам с последней почтой, любезный князь, желая сперва
решить, что мы сделаем с Хаджи-Муратом, и чувствуя себя два-три дня не
совсем здоровым. В моем последнем письме я извещал вас о прибытии сюда
Хаджи-Мурата: он приехал в Тифлис 8-го; на следующий день я познакомился с
ним, и дней восемь или девять я говорил с ним и обдумывал, что он может
сделать для нас впоследствии, а особенно, что нам делать с ним теперь, так
как он очень сильно заботится о судьбе своего семейства и говорит со всеми
знаками полной откровенности, что, пока его семейство в руках Шамиля, он
парализован и не в силах услужить нам и доказать свою благодарность за
ласковый прием и прощение, которые ему оказали. Неизвестность, в которой он
находится насчет дорогих ему особ, вызывает в нем лихорадочное состояние, и
лица, назначенные мною, чтобы жить с ним здесь, уверяют меня, что он не спит
по ночам, почти что ничего не ест, постоянно молится и только просит
позволения покататься верхом с несколькими казаками, - единственно для него
возможное развлечение и движение, необходимое вследствие долголетней
привычки. Каждый день он приходил ко мне узнавать, имею ли я какие-нибудь
известия о его семействе, и просит меня, чтобы я велел собрать на наших
различных линиях всех пленных, которые находятся в нашем распоряжении, чтобы
предложить их Шамилю для обмена, к чему он прибавит немного денег. Есть
люди, которые ему дадут их для этого. Он мне все повторял; спасите мое
семейство и потом дайте мне возможность услужить вам (лучше всего на
лезгинской линии, по его мнению), и если по истечении месяца я не окажу вам
большой услуги, накажите меня, как сочтете нужным.
Я ему ответил, что все это кажется мне весьма справедливым и что у нас
найдется даже много лиц, которые не поверили бы ему, если бы его семейство
оставалось в горах, а не у нас в качестве залога; что я сделаю все возможное
для сбора на наших границах пленных и что, не имея права, по нашим уставам,
дать ему денег для выкупа в прибавку к тем, которые он достанет сам, я,
может быть, найду другие средства помочь ему. После этого я ему сказал
откровенно мое мнение о том, что Шамиль ни в каком случае не выдаст ему
семейства, что он, может быть, прямо объявит ему это, обещает ему полное
прощение и прежние должности, погрозит, если он не вернется, погубить его