"Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений, том 35" - читать интересную книгу автора

середине стола сидели: по одну сторону Козловский, по другую Барятинский.
Справа от Козловского сидел муж, слева жена Воронцовы. Во всю длину с обеих
сторон сидели офицеры Кабардинского и Куринского полков. Бутлер сидел рядом
с Полторацким, оба весело болтали и пили с соседями-офицерами. Когда дело
дошло до жаркого и денщики стали разливать по бокалам шампанское,
Полторацкий с искренним страхом и сожалением сказал Бутлеру:
- Осрамится наш "как".
- А что?
- Да ведь ему надо речь говорить. А что же он может?
- Да, брат, это не то, что под пулями завалы брать. А еще тут рядом
дама да эти придворные господа. Право, жалко смотреть на него, - говорили
между собою офицеры.
Но вот наступила торжественная минута. Барятинский встал и, подняв
бокал, обратился к Козловскому с короткой речью. Когда Барятинский кончил,
Козловский встал и довольно твердым голосом начал:
- По высочайшей его величества воле, я уезжаю от вас, расстаюсь с вами,
господа офицеры, - сказал он. - Но считайте меня всегда, как, с вами... Вам,
господа, знакома, как, истина - один в поле не воин. Поэтому все, чем я на
службе моей, как, награжден, все, как, чем осыпан, великими щедротами
государя императора, как, всем положением моим и, как, добрым именем - всем,
всем решительно, как... - здесь голос его задрожал, - я, как, обязан одним
вам и одним вам, дорогие друзья мои! - И морщинистое лицо сморщилось еще
больше. Он всхлипнул, и слезы выступили ему на глаза. - От всего сердца
приношу вам, как, мою искреннюю задушевную признательность...
Козловский не мог говорить дальше и, встав, стал обнимать офицеров,
которые подходили к нему. Все были растроганы. Княгиня закрыла лицо платком.
Князь Семен Михайлович, скривя рот, моргал глазами. Многие из офицеров тоже
прослезились. Бутлер, который очень мало знал Козловского, тоже не мог
удержать слез. Все это ему чрезвычайно нравилось. Потом начались тосты за
Барятинского, за Воронцова, за офицеров, за солдат, и гости вышли от обеда
опьяненные и выпитым вином, и военным восторгом, к которому они и так были
особенно склонны.
Погода была чудная, солнечная, тихая, с бодрящим свежим воздухом. Со
всех сторон трещали костры, слышались песни. Казалось, все праздновали
что-то. Бутлер в самом счастливом, умиленном расположении духа пошел к
Полторацкому. К Полторацкому собрались офицеры, раскинули карточный стол, и
адъютант заложил банк в сто рублей. Раза два Бутлер выходил из палатки,
держа в руке, в кармане панталон, свой кошелек, но, наконец, не выдержал и,
несмотря на данное себе и братьям слово не играть, стал понтировать.
И не прошло часу, как Бутлер, весь красный, в поту, испачканный мелом,
сидел, облокотившись обеими руками на стол, и писал под смятыми на углы и
транспорты картами цифры своих ставок. Он проиграл так много, что уж боялся
счесть то, что было за ним записано. Он, не считая, знал, что, отдав все
жалованье, которое он мог взять вперед, и цену своей лошади, он все-таки не
мог заплатить всего, что было за ним записано незнакомым адъютантом. Он бы
играл и еще, но адъютант с строгим лицом положил своими белыми чистыми
руками карты и стал считать меловую колонну записей Бутлера. Бутлер
сконфуженно просил извинить его за то, что не может заплатить сейчас всего
того, что проиграл, и сказал, что он пришлет из дому, и когда он сказал это,
он заметил, что всем стало жаль его и что все, даже Полторацкий, избегали