"Лев Толстой. Три дня в деревне" - читать интересную книгу автора

новом приеме взыскания податей.
Старшины нет. Он сейчас придет. В волости несколько человек стоят за
решеткой, также дожидаются старшины.
Расспрашиваю дожидающихся. Кто, зачем? Двое за паспортами. Идут в
заработки. Принесли деньги за паспорта. Один приехал за копией с решения
волостного суда, отказавшего ему, просителю, в том, что усадьба, на которой
он жил и работал двадцать три года, похоронив принявших его стариков дядю и
тетку, не была бы отнята от него внучкой того дяди. Внучка эта, будучи
прямой наследницей дяди, пользуясь законом 9 ноября, продает в собственность
и землю и усадьбу, на которой жил проситель. И ему отказано, но он не хочет
верить, чтобы были такие права, и хочет просить высший суд, он сам не знает
какой. Я разъясняю ему, что права эти есть, и это вызывает доходящее до
недоумения и недоверия неодобрение всех присутствующих.
Едва кончился разговор с этим крестьянином, как обращается ко мне за
разъяснениями по его делу высокий, с суровым, строгим выражением лица
крестьянин. Дело его в том, что он вместе с односельцами копают руду
железную на своих пашнях, копали спокон века.
- Нынче вышло распоряжение. Не велят копать. На своей земле не велят
копать. Какие же это права? Мы только этим кормимся. Второй месяц хлопочем и
нигде концов не найдем. И ума не приложим, разоряют, да и все.
Я ничего не могу сказать этому человеку утешительного и обращаюсь к
пришедшему старшине с моими вопросами о тех решительных мерах, которые
прилагаются у нас для взыскания недоимок. Спрашиваю и о том: по каким да по
каким статьям собираются подати. Старшина сообщает мне, что всех видов
податей, по которым собираются теперь недоимки с крестьян, семь; 1)
казенные, 2) земские, 3) страховые, 4) продовольственные долги, 5)
продовольственного капитала взамен засыпи, 6) мирские волостные, 7)
сельские.
Старшина говорит мне то же, что и староста, что причина особенной
строгости взыскания - предписание высшего начальства. Старшина признает, что
трудно собирать с бедных, но уже не с таким сочувствием, как староста,
относится к беднякам и не позволяет уж себе осуждать начальство и, главное,
почти не сомневается в необходимости своей должности и безгрешности своего
участия в этих делах.
- Ведь нельзя же и потачки давать...
Вскоре после этого мне случилось говорить об этом же с земским
начальником. У земского начальника этого уже очень мало было сочувствия к
трудному положению бедняков, которых он почти не видал, и так же мало
сомнений в нравственной законности своей деятельности. Хотя в разговоре со
мной он и соглашался, что в сущности покойнее бы было и вовсе не служить, он
все-таки считал себя полезным деятелем, потому что другие на его месте были
бы хуже. А раз живя в деревне, почему же не воспользоваться хоть небольшим
жалованьем земского начальника.
Суждения же губернатора о собирании податей, необходимых для
удовлетворения нужд людей, занятых благоустройством народа, были совершенно
свободны от каких бы то ни было соображений о самоварах, телках, овцах,
холстах, отбираемых от деревенской бедноты, не было уже ни малейшего
сомнения о пользе своей деятельности.
Министры же, и те, которые занимаются торговлей водкой, и те, которые
заняты обучением людей убийству, и те, которые заняты присуждениями к