"Алексей Толстой. Похождения Невзорова, или Ибикус" - читать интересную книгу автора

переболтались мозги в голове, - снова, хотя бы только на минуту,
приобретает уверенность в нерушимости основ иерархии, быта и государства.
Про дам на Дерибасовской и говорить нечего: на все вкусы. Шляпы, меха,
манто, караты. Петербурженки - худые, рослые, энглизированные, с них
никакими революциями не собьешь высокомерия. Одесситки - русские
парижанки, слегка страдающие полнотой, не женщины, а романс. А худенькие,
стриженые артистки различных кабаре! Любой из них нет и двадцати лет, а
уже раз десять эвакуировалась и пешком и на крышах вагонов, и уж горькие
морщинки легли в углах губ, и в глазах - пустынька.
Встретите также на Дерибасовской рослых английских моряков с розовыми
щеками, - идут, держась за руки, будто в фойе театра, в антракте
забавнейшей пьесы. Или с хохотом проталкиваются сквозь толпу французские
матросы, в синих фуфайках, в шапочках с помпонами, - ах ты, боже мой, как
оглядываются на них дамы с Дерибасовской, а знаменитый писатель
остановился даже, окаменел, почернел: вот они римляне, победители, -
хохочут, толкаются, поплевывают... А мы-то, мы?..
Если вас одолело сомнение: да верно ли, не мишура ли вся эта разодетая,
шумная Дерибасовская? Действительно ли это Измайловский марш вырывается из
раскрытых дверей ресторана? Прочно ли здесь укрепилась белая Россия на
последнем клочке берега? Если душа ваша раздвоилась и заскулила, сверните
скорей на Екатерининскую, дойдите до набережной, станьте у подножия
герцога Ришелье... Какой великолепный и успокаивающий вид! Бронзовый
герцог, в римской тоге, приветливым и важным жестом указывает на широкий,
покрытый мглою порт. Вдали - подозрительные пески Пересыпи, направо -
длинная стрела мола. А за ним на открытом рейде лежат серыми утюгами
французские дредноуты. "Милости просим", как бы говорит герцог Ришелье,
которому в свое время, лет сто двадцать пять тому назад, точно так же
пришлось уходить с небольшим чемоданом из Парижа, от призрака гильотины на
площади Революции.
Тридцать тысяч зуавов, в красных штанах и фесках, и греков - в защитных
юбочках и колпаках с кистями, - выгружено в одесском порту. В ста верстах
от города, на фронте, против босых, голодных, вшивых красных частей, -
утверждены тяжелые орудия, ползают танки, кружатся аэропланы. Нет, нет,
никакие сомнения неуместны, дни безумной Москвы сочтены. Возвращайтесь
смело на Дерибасовскую. А если усилится ветер с моря - сверните в кафе
Фанкони.


Прогулявшись в свое удовольствие по Дерибасовской улице, Семен Иванович
Невзоров, уселся за столиком у Фанкони и, не снимая шляпы и пальто, чтобы
их впопыхах не сперли, принялся оглядывать посетителей, прислушиваться к
разговорам.
В табачном дыму вертелась стеклянная дверь, впуская и выпуская деловых
людей, набивавшихся в этот час в кофейню со всего города. На лицах у
дельцов было одно и то же выражение - смесь окончательного недоверия ко
всякому жизненному явлению, - будь то французский броненосец или накладная
на вагон волоцких орехов, - и, вместе, живая готовность купить и быстро
продать таковое явление, получив разницу.
Над столиками, среди котелков и котиковых шапок, взлетали руки с
растопыренными пальцами, метались потные лица, надрывающие голоса