"Лев Николаевич Толстой. Анна Каренина" - читать интересную книгу автора

руководящую статью, в которой объяснялось, что в наше
время совершенно напрасно поднимается вопль о том,
будто бы радикализм угрожает поглотить все консервативные элементы и будто
бы правительство обязано принять меры для подавления революционной гидры, что,
напротив, по нашему мнению, опасность лежит не
в мнимой революционной гидре, а в упорстве традиционности, тормозящей
прогресс, и т. д. Он прочел и другую статью, финансовую, в которой
упоминалось о Бентаме и Милле и подпускались тонкие шпильки министерству.Со
свойственною ему быстротою соображения он понимал
значение всякой шпильки: от кого и на кого и по какому
случаю она была направлена, и это, как всегда, доставляло
ему некоторое удовольствие. Но сегодня удовольствие
это отравлялось воспоминанием о советах Матрены
Филимоновны и о том, что в доме так неблагополучно.
Он прочел и о том, что граф Бейст, как слышно, проехал
в Висбаден, и о том, что нет более седых волос, и о
продаже легкой кареты, и предложение молодой особы; но
эти сведения не доставляли ему, как прежде, тихого, иронического удовольствия.
Окончив газету, вторую чашку кофе и калач с
маслом, он встал, стряхнул крошки калача с жилета и,
расправив широкую грудь, радостно улыбнулся, не оттого,
чтоб у него на душе было что-нибудь особенно
приятное, - радостную улыбку вызвало хорошее пищеварение.
Но эта радостная улыбка сейчас же напомнила ему все, и он задумался.
Два детские голоса (Степан Аркадьич узнал
голоса Гриши, меньшого мальчика, и Тани, старшей
девочки) послышались за дверьми. Они что-то везли и уронили.
- Я говорила, что на крышу нельзя сажать
пассажиров, - кричала по-английски девочка, - вот подбирай!
Все смешалось, - подумал Степан Аркадьич, - вон
дети одни бегают. И, подойдя к двери, он кликнул их.
Они бросили шкатулку, представлявшую поезд, и вошли к отцу.
Девочка, любимица отца, вбежала смело, обняла его
и, смеясь, повисла у него на шее, как всегда, радуясь на
знакомый запах духов, распространявшийся от его
бакенбард. Поцеловав его, наконец, в покрасневшее от
наклоненного положения и сияющее нежностью лицо,
девочка разняла руки и хотела бежать назад; но отец удержал ее..
- Что мама? - спросил он, водя рукой по гладкой,
нежной шейке дочери. - Здравствуй, - сказал он,
улыбаясь здоровавшемуся мальчику.
Он сознавал, что меньше любил мальчика, и всегда
старался быть ровен; но мальчик чувствовал это и не
ответил улыбкой на холодную улыбку отца.
- Мама? Встала, - отвечала девочка.
Степан Аркадьич вздохнул. Значит, опять не спала
всю ночь, - подумал он.
- Что, она весела?
Девочка знала, что между отцом и матерью была
ссора, и что мать не могла быть весела, и что отец