"Л.Н.Толстой. Война и мир. Том 4" - читать интересную книгу автора

раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои
чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах
своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы
на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В
исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа
познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и
человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его
значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было,
чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах,
отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали
Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии,
которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и,
глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о
следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке-маркитантше и
тому подобное...
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как
война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в
защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на
то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он
думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего,
что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки,
и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних
обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о
том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении
его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим
удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его
товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги,
бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не
переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение,
которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого
достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями;
когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал
деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом,
станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость,
как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло
и радовало его, - это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из
которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и
польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в
гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на
другой день, чисто-начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную
форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который,
видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в
этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то
право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя,