"Татьяна Толстая. Сюжет" - читать интересную книгу автора

задумывается... Потом назад. Во время японской войны все на военных
любовался, жалел, что штатский. Раз, когда войска шли, смотрел, смотрел, не
выдержал, махнул командиру: "ваше превосходительство, не разрешите ли
патриоту на броневичок взобраться? Очень в груди ноет." Тот видит - господин
приличный, золотые очки, бобровый воротник, отчего не пустить? - пустил.
Владимира Ильича подсадили, он сияет... "Ребята! Воины русские! За веру,
царя и Отечество - ура!" - "Ура-а-а-а.!..." Даже в газетах пропечатали:
такой курьез, право!
Еще чудил: любил на балконах стоять. Ухаживал за балеринами - ну, это
понятно, кто ж не ухаживал, - напросится в гости и непременно просит:
"прелесть моя, чудное дитя, пустите на балкончик!". Даже зимой, в одной
жилетке. Выйдет - и стоит, смотрит вокруг, смотрит... Вздохнет и назад
вернется. "Что вы, Владимир Ильич?" Затуманится, отвечает нехотя, невпопад:
"Народу мало..." А народу - как обычно. Патриот был необыкновенный, истовый.
Когда мы войну с немцем выиграли - в 1918-ом, он тогда уже был Министром
Внутренних Дел, - кто, как не он, верноподданнейше просил по поводу столь
чаемой и достославной победы дать салют из трехсот залпов в честь Его
Величества, еще столько же в честь Ее Величества, еще полстолька в честь
Наследника Цесаревича и по сту штук обожаемым Цесаревнам? Даже Николай
Александрович изволили смеяться и крутить головой: эк хватили, батенька, у
нас и пороху столько не наскребется, весь вышел... Тогда Владимир Ильич
предложил примерно наказать всех инородцев, чтобы крепко подумали и помнили,
что такое Российская Империя и что такое какие-то там они. Но и этот проект
не прошел, разве что отчасти, в южных губерниях. Предлагал он - году уже в
двадцатом - двадцать втором - перегородить все реки заборами, и уже
представил докладную записку на высочайшее имя, но так и не сумел толком
объяснить, зачем это. Тут и заметили, что господин Ульянов заговаривается и
забывается. Стал себя звать Николаем, - патриотично, но неверно. Цесаревичу
Наследнику подарил на именины серсо с палочкой и довоенную игру "диаболо", -
подкидывать катушку на веревочке, словно забыв, что Цесаревич - молодой
человек, а не малое дитя, и уже был сговор с невестой. (Впрочем, Цесаревич
его очень любили и звали "дедушкой Ильичом"). Черногорским принцессам козу
пальцами строил! И при болгарском царе Борисе кричал: "Бориску на царство!",
оконфузив и Его Величество, и присутствующих. Прощали: знали, что дедуля
хоть и дурной, но направления самого честного.
Читать не любил, и писак не жаловал, а сам пописывал, но только
докладные. В Зимнем любили, когда он, бывало, попросит аудиенции и стоит
навытяжку у дверей кабинета, дожидается вызова, - портфель подмышкой,
бородка одеколоном благоухает, глазки хитро так прищурены. "Опять наш Ильич
прожекты принес! Ну, показывай, что у тебя там?" Смеялись, но по-доброму. А
он все не за свое дело брался. То столицу предложит в Москву перенести, то
распишет, "Как нам реорганизовать Сенат и Синод", а то и вовсе мелочами
занимается. Где предложит ручей перекопать, где ротонду срыть. А особо
норовил переустроить Смольный Институт: либо всю мебель зачехлить в белое,
либо перекроить коридоры. Тамошних благородных девиц навещать любил и
некоторым, особенно лупоглазым, покровительствовал: конфект сунет или халвы
в бумажке. Звал их всех почему-то Надьками.
Когда же Его Величество Николай Александрович почили в Бозе, Владимира
Ильича хватил удар. Отнялась вся правая половина, и речь пропала. Не
пришлось идти и в отставку. Графиня Т., всегда к нему благоволившая, отвезла