"Николай Владимирович Томан. Преступления магистра Травицкого (Приключенческая повесть) " - читать интересную книгу автора

наверное. Он всегда ведь был шутником.
- При его сане доктора богословия такое вольнодумство не положено,
конечно, - смущенно признается Андрей, - но за ним это водится... Однако ж
шутки его даже сам ректор прощает.
- Православие очень уж строго к своим богословам, - замечает Настя. -
Не то что у католиков. Они в своих журналах и папских энцикликах все чаще
выражают стремление к диалогу с миром, в котором живут современные верующие.
В том числе и с коммунистами... Но вот мы и пришли.
Протянув руку Андрею, Настя снова благодарит его.
- А ты не зашла бы к нам как-нибудь для продолжения диалога
философа-марксиста с православными богословами? - полушутя, полусерьезно
спрашивает Андрей, не выпуская Настиной руки.
- Охотно принимаю твое предложение. Я теперь часто буду к родителям
приезжать. Мои занятия в аспирантуре закончились, тружусь над
кандидатской... Ну, всего тебе доброго!
Настя еще раз пожимает руку Андрею и направляется к своему дому. Но
перед тем как войти в калитку, замечает, как из дома Десницыных выходят двое
мужчин. Один среднего роста, длиннолицый, с небольшой темной бородкой. И
хотя по одежде нельзя определить принадлежность его к духовенству, Настя
почти не сомневается, что он духовного звания. Лицо его спутника кажется
Насте знакомым, будто она уже видела его где-то.
И даже дома, расцеловавшись с родителями и выслушав их упреки за то,
что не сообщила о своем приезде, Настя продолжает думать об этом человеке, и
ей кажется, что она вот-вот вспомнит наконец, где же видела его. Но ей это
так и не удается.

4

В последнее время Андрею Десницыну все труднее понять, когда дед его
Дионисий шутит, а когда говорит серьезно. Наделенный чувством юмора, он
всегда пользовался любовью у воспитанников семинарии. Терпимо относились к
его остротам и преподаватели. Да и юмор его был, в общем, безобидным. Лишь
дома, среди близких, подшучивал он и над несообразностями священного
писания. А теперь, перестав преподавать, острит уже не так безобидно. Да и
читает не столько боговдохновенные сочинения, сколько философские.
На иронический вопрос Андрея, не записался ли он в атеисты, бывший
профессор богословия ответил:
- Я стар, внук мой, и мне давно уже пора думать о смерти. А так как я
не был таким уж бесспорным праведником и позволял себе слишком часто и
притом во многом сомневаться, то и не уверен, куда меня причислят на том
свете. Вот и хочу теперь убедить себя, что никакого "того света" нет. Риск,
конечно, немалый - а вдруг все-таки есть! За одни только мысли эти знаешь
что мне будет? А ты не смущайся, не закрывай ушей, а слушай. Если в тебе
есть истинная вера, тебя ничто не разуверит. Только я и сам не знаю, что оно
такое - истинная вера. Может быть, отсутствие разума... А что же мне делать
с моим разумом, коли он противится несуразностям? Вышибать его постом,
телесными истязаниями, принять великую схиму?.. Разве ж в человеческих силах
подавить его? А бог не идет мне на помощь...
- Конечно, лучше бы мне не читать философских сочинений, - признался он
как-то. - Но что же это тогда за вера такая, если ее так просто опровергнуть