"Александр Торик. Флавиан: Жизнь продолжается " - читать интересную книгу автора

Аннушка, присаживайся, милая, я хочу, чтобы вы все слышали мою речь.
Мы расселись по креслам: Флавиан - напротив изголовья больного, я -
ближе к камину, Анна Сергеевна - на плюшевом креслице в углу у двери.
- Я, отец Флавиан, умирать собрался, у меня рак в последней стадии,
быстротекущая форма.
Анна Сергеевна слабо вскрикнула в своем уголке и прикрыла лицо руками.
- Анна! Перестань! - ласково-повелительно произнес старый артист, -
когда-нибудь конец ко всем приходит! Не переживай ты так!
- Я, отец Флавиан, третий месяц о своем состоянии старым
другом-хирургом извещен и уже в житейском плане к этому исходу приготовился.
Завещание оформлено, инструкции адвокату даны. Осталось только душу в
порядок привести, с Богом примириться, если только Его Милость ко мне,
горькому грешнику, снизойдет!
- Уже снизошла, - Флавиан перекрестился и погладил дароносицу на
груди, - Господь вам, Аристоклий Иванович, Своего служителя прислал и Сам в
Святых Дарах явился!
- Вижу, батюшка, и, поверьте, трепетно благоговею. Я тут в последнее
время немножко книжки духовные почитал, - он указал кивком красивой седой
головы на стоящий у изголовья дивана резной столик с дюжиной лежащих на нем
книг, из которых я сразу узнал Евангелие, "Закон Божий" протоиерея
Слободского, "Мою жизнь во Христе" отца Иоанна Кронштадского и "Лествицу"
преподобного Иоанна Лествичника. Кажется, там лежало еще житие преподобного
Серафима Вырицкого и несколько других церковных изданий.
- Почитал и многое впервые для себя открыл и осознал. Главное, осознал.
И ужаснулся. А потом умилился любви Божьей и на Его всепрощение проникся
надеждой. Потому и позвал вас, отец Флавиан, и хочу пред вами принести
покаяние за всю свою жизнь.
Я привстал, намереваясь выйти, но Аристоклий Иванович остановил меня.
- Останьтесь, молодой человек, и ты, Аннушка, останься. Я сначала хочу
при вас покаяться, ведь была такая традиция, батюшка - публичного покаяния,
кажется, в "Лествице" упоминается?
Флавиан кивком подтвердил.
- А уж я всю жизнь грешил на публике и на публике мне и каяться,
наверное, так же положено.
Он умолк, собираясь с силами и переводя дыхание, видно, пытаясь
сосредоточиться на чем-то важном.
- Главный мой грех, отец Флавиан, это не вино, не женщины, хоть и этим
я нагрешил неисчислимо, главный мой грех в самой профессии моей фундаментом
заложен - Тщеславие! Я, как Сатана, - славу возлюбил и возжелал ее, славы
безмерной, непрекращающейся, во всех ее формах: в аплодисментах, наградах,
афишах, статьях, портретах, в восхищенных женских взглядах... Вон какой
"иконостас" на стенах красуется... Три шкафа книг, статей, альбомов да папок
с газетными вырезками насобирал. Все о себе любимом.
- Лежа на этом, теперь уже - Смертном одре, я понял, что за всю свою
жизнь никого, кроме себя, не любил, ни жен - прости меня, Аннушка, - ни
детей, ни покойных родителей. Потому и оставлял их без сожаления и не ценил
того, что мне в жизни самого ценного Господь давал - любовь близких. Вся моя
способность любить лишь на самого себя расходовалась да на сценическое
искусство, и то только потому, что оно мою жажду славы и самолюбования
удовлетворяло. Как наркотик, всего меня порабощало. Творцом себя ощущал!