"Анри Торосов. Оливье - друг человека (Сб. "Фантастика-78")" - читать интересную книгу автора

Посторонним казалось, что собаки испытывают к Диме страх, но посторонние
ошибались. Просто собаки чувствовали, что Диме было бы неприятно
разговаривать с ними, и оставили его в покое...
Таким образом, творец Собачьего Пробуждения оставался единственным на
Земле в стороне от него, и надо заметить, выглядело это тем более странно,
что стоило Диме немалых усилий - действительно, книги, написанные
собаками, фильмы, снятые собаками для собак или для собак и людей,
телепрограммы, смешанные спортивные состязания - оставаться в стороне от
всего этого было нелегко. Да что там фильмы, а старший инженер соседней
лаборатории мохнатый сенбернар Дик? Дима едва здоровался с ним, и главным
образом из-за этого, хотя Дика такая холодность совершенно не задевала,
замдиректора по АХО, московский водолаз, высказал мнение, что это Дима
из-за Нобелевской выкореживается. Увы, ошибался и замдиректора. Подлинные
мотивы Димы станут ясными из предлагаемой вашему вниманию последней части,
в которой Дима занят главным образом тем, что читает



ПИСЬМО ОЛИВЬЕ

Проблема закладки бумаги в машинку была решена давно, еще до Якова.
Дима приволок из машинного зала своего института (уволился-то он только
после Якова!) рулон бумаги, на которую ЭВМ выдает свою цифирь, насадил его
на вращающуюся ручку, а ручку прикрепил к каретке, и бумага потекла с нее
под клавиши непрерывным потоком, и Оливье оставалось только осторожно
обрывать ее по мере надобности.
- Можешь приступать к сочинению мемуаров, - заявил Дима по окончании
работы, но к мемуарам Оливье приступить не успел - подвернулся Яков.
Зато летом времени у Оливье хватило бы на тетралогию, и потому Дима
совсем не удивился, когда однажды, вернувшись домой после одного из первых
сентябрьских дождей, был встречен в прихожей Оливье, державшим в зубах
несколько листов бумаги.
- Это тебе, - сказал Оливье, - прочти, пожалуйста, только поставь мне
сперва пластинку Моцарта.
- "Реквием", как обычно? - спросил Дима, проходя в комнату и бросая
плащ на диван.
- Да, "Лакримозу". И читай на кухне, если тебе не трудно. Ты мне очень
помешаешь, если войдешь до того, как кончится пластинка.
- Ну давай, медитируй! - хохотнул Дима, настраивая проигрыватель, и
послушно отправился в кухню. Чувство вины, легкое, но несомненное,
помешало бы ему спорить и при более обременительной просьбе Оливье.
На кухне Дима первым делом поставил воду для кофе, а затем устроился на
стуле поудобнее и принялся читать.
"Как ты знаешь, - писал Оливье, - это лето я провел практически в
полном одиночестве. Не прими за упрек, скорее наоборот, так мне было легче
разобраться, ведь все мои занятия состояли исключительно из размена
оставленных тобою десяток на колбасу и окорок в нашем магазине, где
написанные мною на машинке записки принимались за твои, и потому надуть
меня никто не пытался, а хоть бы и надували... Итак, я мог целыми днями
читать, гулять, наш цифровой замок, хоть и похож на яковский, но не подвел