"Анри Торосов. Оливье - друг человека (Сб. "Фантастика-78")" - читать интересную книгу автора

меня вопреки твоим опасениям ни разу, и, главное, я непрерывно думал, и
прежде всего над тем, зачем мне это надо - думать. Я не мог спросить об
этом у тебя - ты не давал мне времени для вопросов, ты мчался все лето во
всевозможных направлениях со всевозможными спутниками и спутницами на всех
видах транспорта... Бог знает, где тебя только не носило, но дело было и
не в этом - я чувствовал, что ты ответа не знаешь.
Расскажу одну короткую историю, что произошла со мной где-то на тихой
центральной улице - не обратил внимания на ее название. Я брел куда-то без
определенной цели, поглощенный своим, и вдруг заметил человека с круглой
сетью в руках, приближающегося ко мне. Намерения его были ясными и
агрессивными, и это так озадачило меня, что я на мгновение замер, но ведь
мои мгновения куда короче ваших! Для собачника - это был собачник, я уже
не сомневался, не прошло и миллисекунды, а я уже стоял не потому, что
замер от неожиданности, а потому, что понимал: пока надо стоять. Ситуация
скорее забавляла меня - ты знаешь, это был первый случай в моей жизни,
когда кто-то посмел на меня напасть, и в общем, мае было интересно, что
этот обормот предпримет дальше. То есть было совершенно очевидно, что он
собирается накинуть на меня эту свою сеть, или петлю, неважно, и сейчас
примеряется, как бы ее бросить половчее. В тот момент, отлично сознавая,
что времени у меня раз в десять больше, чем у него, я забавлялся разгадкой
шарады: "Интересно, о чем он сейчас думает?" Наверное, о том, сколько ему
за меня заплатят - ведь не для живодерни же он рискует целостью своей
кожи, нападая на меня? Да и кто сдаст на живодерню собаку, которую сам
Яков оценил в семьсот рублей? Таким образом, дело для меня заключалось в
спортивном состязании, где на карте с моей стороны не стояло ничего.
Догадайся он просто позвать меня за собой, и я, может, пошел бы - просто
из интереса посмотреть на дураков, которые отвалят за меня деньги, а потом
останутся с носом. Но тут я заметил, что этот человек (если человеком
можно назвать) со своей точки зрения точно так же не рисковал ничем, как я
с моей. В его глазах не было ничего, кроме тупой уверенности в барыше. В
его глазах я увидел сотни удачных бросков, сотни задушенных собак, но в
его глазах я не увидел разницы между мною и прежними. Это решило дело. В
момент броска я еще находился там, куда он метил, но, когда его сеть
долетела до этого места, я был уже рядом с ним, и его коленная чашечка
хрустела под моими зубами. Этот хруст и его вопли порой снятся мне и
сейчас, и тогда я просыпаюсь в отличном настроении, но суть не в том. Суть
в том, что тут я впервые за все время использовал разум. То есть впервые
разум пригодился мне для моих личных, собачьих целей. Не берусь вычленить,
что было от разума, а что от инстинктов, кто о чем предупредил и кто на
что подвигнул, но разум присутствовал тут несомненно, пусть даже смешанный
и неотделимый от инстинктов в этом акте. Итак, разум нужен, чтобы избежать
собачника? И для того, чтобы грызть не что попало, а именно коленную
чашечку? Маловато.
Я понимаю, что в процессе борьбы за существование жизнь встает перед
видом, как один большой собачник, и тут разум делается существенным
фактором, но коль скоро вы, люди, уже обрели его и даже вывели нас, догов,
то зачем теперь разум нам? Для каких целей? От каких собачников спасаться?
Ведь иных собачников, кроме людей, нет на этой планете, но, по крайней
мере, с догами у вас мир, а если бы и нет, то разве поможет нам наш
молодой разум, да еще задавленный тысячелетним предрассудком повиновения