"Анри Торосов. Оливье - друг человека (Сб. "Фантастика-78")" - читать интересную книгу автора

Человеку? И мне стало ясно, что собаке разум не нужен. И сейчас же я
понял, почему заговорил, - помнишь, ты все допытывался, а я не мог
ответить? А между тем ответ содержался в первой же моей фразе: "Буду
писать, раз ты хочешь". В том-то все и дело! И как же долго я не мог
понять, что тебе это действительно необходимо, чтобы понимать меня - я-то
ни в каких словах не нуждался, ты всегда был для меня открытым и ясным, я
постоянно видел все твои желания и намерения, а подозревал, что ты видишь
меня насквозь. И пусть при этом ты часто вел себя так, как если бы
совершенно меня не понимал, - на то твоя господская воля, считал я, не
считал то есть, чувствовал, переживал, назови еще как-нибудь, не знаю, в
общем, жил так, и все. Как же мне было тяжело признать вдруг, что божество
нуждается в каких-то значках для того, чтобы что-то понимать! Как же долго
я не мог примириться с этой мыслью, и как сильно я тебя этим, должно быть,
мучил!
И тут ты уехал на дачу, и я понял, что не мне судить, а следует делать
то, что требуется от меня, и слова стали выплывать откуда-то огромными
пачками, я ведь всю жизнь провел в мире слов, слышал их постоянно, и
теперь смысл каждого был мне понятен и ясен, я мог попробовать каждое на
язык и на нос, представить написанным и произнесенным, мог вертеть, как
хотел, ими и не заметил за этим, как прошла неделя и ты вернулся. Услыхав,
как ты поворачиваешь в замке ключ... А впрочем, не стоит об этом, главное
ты уже знаешь - собаке нужна пресловутая вторая сигнальная, как щуке
зонтик, и если вы, люди, действительно решите заняться Собачьим
Пробуждением - а насколько я вас знаю, вы, раз начав что-то, ни за что не
остановитесь, пока не дойдете до конца, каким бы он ни был, - так вот,
если вы решите заняться Собачьим Пробуждением, помните - только из любви к
хозяину собака способна заговорить. Других стимулов у нее нет, и нечего
тыкать ей в нос колбасой с диким воплем: "Еда!"
Но методика - дело десятое. Если бы на этом свете были только мы с
тобой и если бы на нас все кончалось, я бы просто плюнул на все, ни о чем
не стал бы беспокоиться и только проявил побольше настойчивости в деле
удовлетворения моих дух- и матпотребностей. Но на нас ничего не кончается,
а для нас, - собак, с меня все только начинается, и тут я испытываю нечто
странное. Разум, казалось бы, самое непогрешимое, что есть во мне,
подсказывает мне, что мне нечего заботиться об отношении ко мне
последующих поколений, что с моей смертью все для меня кончится и
абсолютно все равно, станут ли потом собаки поклоняться моей памяти или,
напротив, всякая шавка станет стыдить детей моим именем, а то и хуже: ни
одна шавка обо мне просто не вспомнит. И вот, казалось бы, что мне до
этого, но я знаю: за тех, кто будет после меня, я отвечаю потому, что я
первый. Это я знаю не разумом, хоть без него и не смог бы этого осознать,
но без него и проблемы бы не возникло!
И я говорю тебе, я, единственный представитель вида, которому нет и
года, говорю тебе, одному из представителей вида, которому миллион лет, -
так нельзя.
Вы так привыкли к своей разумности, что ничего, кроме нее, стараетесь в
себе не замечать - как же, это ведь то, что отличает вас от животных! Как
будто не быть животным само по себе достоинство. Но я вас понимаю: разум -
это и вправду здорово, есть от чего закружиться голове и есть от чего
потерять ориентацию. Разум, как и всякое иное средство, стремится к