"Мишель Турнье. Лесной царь (TXT)" - читать интересную книгу автора

О, летние каникулы, о, замки! Стоило Рашель бросить эту фразу, как в
моем сознании возник и тотчас завладел моей памятью образ маленького
чудовища, одновременно и развитого не по годам, и не по возрасту
инфантильного. Нестор. Я всегда предчувствовал, что он опять ворвется в мою
жизнь. Собственно, он никогда ее не покидал, но после своей смерти и не
слишком донимал меня. Так, юркой обезьянкой мелькнет там, сям, нет-нет, да и
напомнит о себе. Уход Рашель и начало моих мрачных записок возвестили мне,
что он снова берет надо мной власть.
10 января 1938. Не так давно я разглядывал фотографии нашего класса.
Те, что делают в июне, прямо перед распределением наград. Среди
запечатленных там бандитских рожиц моя - самая несчастная и бледная. Я
отыскал на фото Шамдавуана и Лютинье. Один, с по-дурацки подстриженной
клоунской шевелюрой, строит гримасы; другой, с хитрым личиком, прикрыл глаза
и, видимо, затаившись под покровом век, изобретает очередную проказу.
Нестора же нет как нет, хотя тогда он еще несомненно был жив. А в общем-то,
чему удивляться? Как раз очень в его духе смыться с церемонии награждения.
Дело даже не в том, что она слегка смешновата. Главное для него было не
замарать свою короткую жизнь обыденностью.
Мне уже исполнилось одиннадцать, я перешел во второй класс и теперь не
чувствовал себя новичком в школе Святого Христофора. Прежде я был чужаком,
терялся в непривычной обстановке, но и потом моя тоска не исчезла бесследно,
напротив - затаившись под личиной спокойствия, она стала еще глубже, еще
острее и словно бы безысходнее. В ту пору, помнится, я вел список всех своих
невзгод и не ждал от жизни ничего хорошего. Я в грош не ставил учителей, а
заодно и весь мир знаний, к которому они пытались нас приобщить. Меня просто
тошнило от той духовной жвачки, которой нас потчевали взрослые. Вызывали
омерзение - не до сих пор ли? - все писатели вместе с их произведениями, все
исторические деятели, деяния которых мы изучали, все до единого учебные
предметы. Лишь по крохам, роясь в энциклопедиях, даже, случалось, листая
школьные учебники по истории, французскому, я отыскивал насущное и из этих
крупиц творил маргинальную культуру, собственный пантеон, где Алькивиад
соседствовал с Понтием Пилатом, Калигула с Адрианом, Фридрих-Вильгельм I с
Баррасом, Талей-ран с Распутиным. Когда о писателе или политике говорили
каким-то особым тоном, - разумеется, осуждающим, но еще и особенным, - я
тотчас навострял уши: вдруг да он мне подойдет. Не откладывая в долгий ящик,
я предпринимал добросовестнейшее расследование, в результате которого мой
пантеон пополнялся или нет.
Тогда я был тщедушным некрасивым пареньком, с гладкими черными
волосами, обрамлявшими смуглое лицо, оттого чуть смахивающим на араба или
цыгана; с неуклюжим костлявым телом, с неуверенными, неловкими движениями.
Но и еще был во мне какой-то роковой ущерб, будивший стремление поиздеваться
надо мной даже у самых трусливых, желание меня отлупить даже у самых хилых.
Они сразу чуяли, что им нежданно привалила удача над кем-то покуражиться,
кого-то унизить. Стоило начаться перемене, как я оказывался поверженным
наземь, и мне редко удавалось обрести вертикальное положение раньше звонка
на урок.
Пельсенер был новичком в колледже, но крепкие мускулы и
незамысловатость душевного устройства позволили ему сразу занять достойное
место в классной иерархии. Последнему немало поспособствовал и несусветной
ширины ремень, - со временем я сообразил, что ему довелось побывать конской