"Мишель Турнье. Лесной царь (TXT)" - читать интересную книгу автора

подпругой, - со стальной пряжкой на три шпенька, опоясывавший форменную
блузу. Когда этот крутолобый паренек, с непокорными светлыми лохмами,
правильным невыразительным лицом, твердым взглядом прозрачных глаз, заткнув
большие пальцы за ремень, приближался к стайкам одноклассников, он умел
заставить с шиком поскрипывать свои подбитые гвоздями чоботы, которые, если
очень постараться, могли даже высекать искры из брусчатки школьного двора.
Пельсенер был чист душой, беззлобен, но и как бы беззащитен перед вторжением
зла в душу. Как туземцы Океании умирали от безопасного для европейца вируса,
так и он, стоило мне приоткрыть ему свои душевные бездны, тотчас исполнился
злобы, жестокости и ненависти.
В школе вдруг распространилась мода на татуировки. Один экстерн
приторговывал тушью и особыми перьями, позволявшими наносить рисунок, не
поранив кожи. Мы часами выводили на ладонях, запястьях, ляжках буковки,
всякие дурацкие словечки и рисуночки, вроде тех, которыми испещрены стены
домов и сортиров.
Разумеется, и Пельсенер не остался равнодушным к всеобщему увлечению,
но, видимо, ему не хватало воображения и сноровки, что, бы изобразить нечто
достойное его высокого, положения. По крайней мере, он сразу оживился, когда
я, будто между делом, показал ему листок, где, постаравшись от души,
запечатлел пронзенное стрелой, буквально истекающее кровью сердце,
обрамленное надписью: "Я твой до гроба ". Совсем добил я Пельсенера
утверждением, что сей шедевр уже украшает грудь знакомого унтера
Иностранного легиона. После чего предложил изобразить эту красотищу на его
левой ляжке, причем, с внутренней стороны: в глаза не бросается, но если
захочешь показать, - всегда пожалуйста.
На операцию ушли все вечерние занятия. Устроившись под партой
Пельсенера, я смог целиком отдаться работе, благодаря чувству товарищества
одноклассников, заслонявших меня своими телами, учебниками и портфелями от
бдительности надзирателя. Это был адов труд - расплющенная сидением ляжка
почти не оставляла простора для творчества.
Пельсенер, однако, остался весьма доволен результатом, но и слегка
удивлен, что предпосланный пронзенному стрелой сердцу девиз гласил: "Я т. до
гроба", притом, что "я" смахивало на "а". Не сморгнув глазом, я объяснил,
что легионеры употребляют подобное сокращение с двойным прицелом: с одной
стороны клянутся возлюбленной, с другой - восстают против Бога (мол, они до
конца жизни будут атеистами). Навряд ли Пельсенер понял мои сумбурные
разъяснения, но казалось, они его удовлетворили.
Однако лишь на сутки. Во время вечерней перемены Пельсенер отвел меня в
сторонку с выражением лица, не предвещавшим ничего доброго. Наверняка кто-то
успел его надоумить, так как он с места в карьер обрушился на меня из-за
того таинственного сокращения.
- А. Т. - буркнул Пельсенер, - твои инициалы. Ну-ка, стирай свою
писанину!
Полностью изобличенный, я решился сыграть ва-банк, осуществить то, о
чем так давно и страстно мечтал. Я подошел к Пельсенеру, положил ладони ему
на бедра и медленно, вкрадчиво скользя по его знаменитой подпруге, сцепил их
за его спиной. А потом прижался головой к его сердцу.
Пельсенер, видимо, просто оцепенел от такой наглости, поскольку
позволил мне осуществить намерение. Но уже через миг, воздев свою десницу, -
жест был столь же вкрадчив, как и мой предшествующий, - закатил мне оплеуху,