"Джефри Триз. Фиалковый венец." - читать интересную книгу автора

убедят молодежь, не стоит пускать в ход для убеждения стариков. И
наоборот". Алексид любил искусство спора, но то, чему учил его Милон,
казалось фальшивым и нечестным. К тому же он вовсе не мечтал блистать на
ораторском поприще. Тем не менее он продолжал послушно посещать уроки
Милона и готовить задаваемые ему упражнения. А так как остальную часть дня
ему приходилось проводить в гимнасии или в палестре [палестра - место для
занятий гимнастикой и борьбой], у него совсем не оставалось свободного
времени для себя - чтобы читать или записывать слагавшиеся в голове стихи.
И вот, возвращаясь домой после их третьей поездки, он сказал:
- Лукиан, я хотел бы пропустить завтрашний вечер.
- Но ведь до скачек осталось всего три дня!
- Я знаю. Но достаточно будет прупражняться еще только один раз.
- Глупо погубить корабль, пожалев на него смолу! - проворчал Лукиан.
- Что ни говори, а совершенство достигается пражнением.
- Излишек упражнений тоже может испортить дело. Они надоедают.
- Ах, тебе надоело! Мне очень жаль, конечно.
- Я говорил о лошадях. - Алексид действительно думал о них. - Они уже
все отлично поняли, и, по-моему, для них только вредно снова и снова
повторять одно и то же. Мне-то самому это очень наравится, но просто я
должен найти время и для других дел.
- Каких же это дел? - Лкуиан говорил с таким раздражением, что
Алексид заколебался, прежде чем ему ответить, но Лукиан истолковал его
молчание по-своему. - Можешь ничего не объяснять! Догадаться нетрудно: та
девчонка, которую мы встретили...
Алексид удивленно посмотрел на него. Да, конечно, он еще не забыл
Коринны. И не раз думал о ней. Она ему понравилась, ему было с ней весело,
да и ее необычные взгляды заинтересовали его. Он даже посматривал, не
увидит ли ее, когда проходил мимо харчевни ее матери или ближайшего
общественного источника, у которого всегда толпились женщины с соседних
улиц, - конечно, те, в чьих домах не было собственного колодца. Но он с
ней так и не встретился, да и не искал этой встречи. Он и без того был
слишком занят.
Если бы не злые слова Лукиана, он сказал бы ему всю правду: ему
удалось достать трагедию "Медея", и теперь он хотел скорее прочесть
заветный свиток [древнегреческие произведения писались на длинной и узкой
(20-30 см) полосе папируса; к ней с двух концов прикрепляли палочки и
читали, перматывая полосу с одной палочки на другую] в каком-нибудь
спокойном уголке, где ему никто не помешает, а потом попробовать самому
написать сртофы хора в манере Еврипида. В этом последнем он решился бы
признаться только своему лучшему другу. Однако теперь он заметил недоверие
в глазах Лукиана, и гордость помешала сказать об этом даже ему.
- Неужели я не могу даже час провести как хочу, не докладывая тебе?
- О, сколько угодно! Прощай. Увидимся на празднике.
Они больше не выезжали по вечерам, и, хотя встречались каждый день в
гимнасии, Лукиан делал вид, будто не замечает Алексида, и весело болтал с
другими юношами.
У Алексида оказалось три свободных вечера, но они принесли меньше
радости, чем он ожидал. Он два раза прочел "Медею" и выучил наизусть
особенно понравившиеся ему места, а потом начал писать собственную
трагедию про Патрокла и Ахилла. Он изливал в ней свои оскорбленныее