"Джефри Триз. Фиалковый венец." - читать интересную книгу автора

чувства, и это промогло, но не очень. И вот настал вечер скачек.
Путь, на котором располагались подставы, имел приблизительно форму
ромба. Он начинался от маленького святилища Посейдона на берегу Фалерского
залива, далее следовал почти прямо на север до Длинных Стен, соединявших
Афины с Пиреем, а оттуда уходил на запад, к Итонским воротам, где
поворачивал опять на юг. Там Алексид - пятая подстава - должен был принять
факел, и отвезти его на шесть стадиев по Фолерской дороге и предать
Лукиану, после которого еще двое юношей, постарше, доставят его к
святилищу морского бога.
Скачки были назначены на час заката, когда факелы будут уже видны, но
сумерки не настолько сгустятся, чтобы сделать опасной быструю езду. Самые
заинтересованные зрители - любители лошадей, родственники и друзья
участников - расположились вдоль намеченного пути и возле святилища, чтобы
видеть начало и конец скачек. Однако большинство предпочло не ходить
дальше ближайшей к горду подставы, и перед закатом у Итонских ворот
собралась большая толпа. Зрители влезали на стену, откуда можно было
увидеть вдалеке, среди кипарисов, крышу святилища, а некоторые выходили на
дорогу, чтобы получше разглядеть лошадей.
Алексид стоял рядом со Звездой и, поглаживая светлое пятнышко на ее
каштановой морде, горько сетовал про себя, что ему досталась именно эта
подстава, где придется брать факел под взыскательными взглядами чуть ли не
всего города. Хотошо еще, что тут нет отца! Впрочем, разница не велика.
Они с Теоном хотели посмотреть и Лукиана и поэтому отправились к следующей
подставе. Но все остальные родные и знакомые собрались у Итонских ворот.
Был тут и Гиппий. Ничего удивительного - где скачки, там и он.
Молодой эвпатрид с видом знатока прохаживался среди участников состязания,
иногда поднимая ногу лошади, чтобы осмотреть копыто, иногда задавая вопрос
о родословной того или иного скакуна.
Алексид заметил, что Гиппий направляется в его сторону, и весь
подобрался. Гиппий, щеголявший в этот вечер в серебристо-сером плаще и
алых сапожках, подошел к кобыле с другого бока и уверенно, словно хозяин,
потрепал ее по крупу холеной белой рукой.
Правда ли, что лошади умеют разбираться в людях? Лукиан, во всяком
случае, любил это повторять. Но тогда Звезде следовало бы прижать уши и
оскалить зубы. Ничего подобного! Наоборот, ей понравилась эта ласка, и она
тихонько потерлась носом о руку того, кто ее гладил. Нет, лошади - плохие
судьи человеческих характеров, подумал Алексид.
- Недурная коблка... - снисходительно начал Гиппий и умолк, узнав
юношу, державшего ее уздечку.
Алексид отлично понял, что он имел в виду. Самые богатые граждане
отбывали военную службу в коннице, поставляя для этого собственных
лошадей. Во время публичных церемоний они занимали почетные места и
считали себя избранным сословием. Если бы дать волю Гиппию, в скачках с
факелами участвовали бы только сыновья этих богачей.
Солнце уже спряталось за темный кряж Элагея. В небе угасли пурпурные
и золотые краски. Оно медленно становилось бледно-зеленым, и вот уже в
вышине замерцала первая звездочка. Скоро труба подаст сигнал к началу
скачек. Он не должен думать ни о чем другом. Надо забыть Гиппия и его
презрительные насмешки. И надо проехать как можно лучше, чтобы показать
Гиппию, что хорошим наездником человека делают не предки и не богатство.