"Джефри Триз. Фиалковый венец." - читать интересную книгу автора

прикован к скале, а коршун терзал его печень. Наверно, она была бы горько
разочарована, если бы попала в театр и убедилась, что все эти страшные
события происходят за сценой. Впрочем, это не помешало Теону задать ей
обычный вопрос:
- А тебе хотелось бы пойти с нами, Фратта, милая?
- Нет, родненький, театры не для рабынь. Ну ничего, когда вы все
уберетесь, нам и тут будет неплохо. А теперь уходите-ка из кухни. Вон
госпожа и Ника ждут вас во дворе.
- Все готовы? - спросил отец.
- Все, отец, - ответил Алексид.
Когда они вот так всей семьей отправлялись куда-нибудь, отец всегда
придирчиво оглядывал их, словно на военном смотру. Сам он был очень
представительным человеком: курчавая борода с проседью, сухощавое крепкое
тело. И держался он все так же прямо, как в те дни, когда был гоплитом
[гоплит - тяделовооруженный пеший воин]. На его щеке и на правой руке
виднелись бледные рубцы станых ран. На улицах прохожие указывали на него
друг другу. "Это Леонт, - объясняли они приезжим. - Он состязался в беге
на Олимпийских играх". И Алексид гордился, когда слышал этот шепот и
видел, как незнакомые люди с интересом смотрят вслед его отцу.
Мать казалась спокойной, но ее пальцы нервно разглаживали складки
темно-красного пеплоса [пеплос - верхняя женская одежда], а Ника в
бело-голубой одежде совсем притихла под отцовским взглядом. Головы обеих
окутывали покрывала. На этом настаивал отец. Он был человеком старого
склада и любил повторять, что "место женщины у домашнего очага" и что
добрая слава девушки заключается в том, чтобы о ее существовании не знал
никто, кроме родных. Было просто удивительно, как он еще позволял жене и
дочери посещать театр.
Однако в это утро он особенно внимательно осматривал сыновей. Сначала
их венки из дикого винограда - такие венки в этот день носили все в чеесть
бога Диониса, потому что это был его праздник, - а потом и всю их одежду.
- Поправь застежку на плече, Теон, у тебя перекосился плащ. Его надо
сдвинуть на два пальца левее. Помни: благородного мужа всегда можно узнать
по тому, как ниспадают складки его одежды.
- Понимаю, отец.
- А ты, Алексид, раз уж ты надел одежду мужа, то и носи ее как
подобает. Или, по-твоему, достаточно просунуть в хитон голову и руки и
перетянуть его поясом? Расправь его. А когда мы будем в театре, не
заставляй меня то и дело толкать тебя локтем, чтобы ты не закладывал ногу
за ногу, - это неуклюже, так сидят только варвары.
- Хорошо, отец.
Наконец они отправились в путь. Леонт, держа в руке трость, шел
впереди вместе с сыновьями, мать и Ника следовали за ним, а Парменон с
корзиной и охапкой подушек замыкал шествие. Парменон был единственным
рабом, которого брали в театр, но ведь он был педагогом [педагог - в
Древней Греции раб, обязанностью которого было водить детей в школу и
следить за их учением]. Его обязанностью было провожать мальчиков в школу
и в гимнасий [общественное здание, в котором занимались атлетическими
упражнениями], ожидать там, пока не кончатся занятия, и сопровождать их
домой. Он хорошо читал и писал и вообще был образованным человеком. "Еще
бы ему не быть образованным, - не раз думал Алексид, - когда он чуть ли не