"Юрий Трифонов. Студенты" - читать интересную книгу автора

подпевать вполголоса хоровой песне.
Придя в институт и сразу попав в непривычный для него, шумный от
девичьих голосов коллектив, Вадим сначала замкнулся, напустил на себя
ненужную сухость и угрюмость и очень страдал от этого фальшивого, им самим
созданного положения. Из ребят его курса было несколько фронтовиков,
остальные - зеленая молодежь, вчерашние десятиклассники. Но Вадим
завидовал этим юнцам - завидовал той легкости, с какой они разговаривали,
шутили и дружили с девушками, непринужденной и веселой развязности их
манер, их остроумию, осведомленности по разным вопросам спорта, искусства
и литературы (Вадим от всего этого сильно отстал) и даже - он со стыдом
признавался в этом себе - их модным галстукам и прическам. Вадим целый год
проходил в гимнастерке и только ко второму курсу сшил себе костюм и купил
зимнее пальто. И стригся он все еще под добрый, старый "полубокс" и никак
не решался на современную "польку".
Первый год в институте был годом присматривания, привыкания к новой
жизни, был годом медленных сдвигов, трудных и незаметных побед и -
главное, главное! - был годом радостного, несмотря ни на что, и жадного
наслаждения миром, работой, ощущением верно начатого, основного для жизни
дела. Иногда на лекции, в читальне или вечером дома за письменным столом,
где он читал газету или перелистывал книгу, а Вера Фаддеевна, усталая
после работы, дремала на диване, и у соседей тихо играло радио, и с улицы
доносились гудки машин и детские голоса, - внезапно охватывало Вадима
ощущение неподдельного, глубочайшего счастья. Ведь как он мечтал сначала в
эвакуации, а потом в армии об этом мирном рабочем столе, о книгах, о
тишине "секционного зала - обо всем том, что стало теперь повседневной
реальностью и буднями его жизни!
Уже ко второму курсу это ощущение полноты достигнутого счастья
сбывшейся мечты стало тускнеть, пропадать и, наконец, забылось. И об этом
не следовало жалеть. Новая жизнь пришла с новыми заботами, устремлениями,
надеждами. Зато исчезли постепенно и всяческие помехи и затруднения первых
дней (над ними можно было теперь посмеяться), все эти ложные страхи,
вспышки копеечного самолюбия, неуклюжая замкнутость и угловатость - все
вошло в норму, уравнялось, утопталось, и жизнь потекла свободнее, легче и,
странное дело, быстрее.
Вадим по-настоящему стал студентом только на втором курсе - до этого он
все еще был демобилизованный фронтовик. Он прочно и накрепко вошел в
коллектив и одинаково легко дружил теперь со своими ровесниками и с теми
не нюхавшими пороха юнцами, на которых он когда-то косился и отчего-то им
втайне завидовал. Студенческая жизнь с общими для всех интересами уравняла
и сблизила самых разных людей и укрепила их дружбой. Вот когда стало легко
учиться. Несравнимо легче, чем в первые дни и месяцы. И появился подлинный
вкус к учебе, и уже рождалась любовь к своему институту.
Теперь лучшими минутами, которые проводил Вадим в институте, были не
одинокие вечерние занятия в читальне (как ему казалось прежде), а шумные
собрания в клубном зале, или веселые субботние вечера, или жаркие споры в
аудиториях, которые продолжались потом в коридорах и во дворе. Лучшие
минуты были те, когда он бывал не один.
Во многом помог ему Сергей Палавин. Вадиму повезло, он пришел в
институт вместе с другом, - Сергею не удалось поступить в университет, и
он решил, чтобы не терять года, пойти в педагогический.